Эдвард Бульвер-Литтон - Последние дни Помпей. Пелэм, или Приключения джентльмена

Платье должно не столько быть вам впору, сколько украшать вас. Задача искусства – не копировать природу, а улучшать ее. Апеллес [521]порицал Протогена [522]за то, что тот слишком следовал природе.

В одежде своей никогда не пренебрегайте полностью тем, что принято в данное время. Эксцентричность в великом свет считает гениальностью, в мелочах – безрассудством.

Неизменно помните, что одеваетесь вы для того, чтобы восхищать не себя самого, а других.

Совершая свой туалет, старайтесь, чтобы дух ваш не волновали слишком сильные переживания. Для успеха совершенно необходима философическая ясность духа. Гельвеций справедливо утверждает, что заблуждения наши порождаются страстями.

Помните, что лишь тот, чье мужество бесспорно, может разрешить себе изнеженность. Лишь готовясь к битве, имели лакедемоняне обыкновение душиться и завивать волосы.

Не допускайте, чтобы ношение вами драгоценностей – цепочек, колец – приписывали вашему личному вкусу. Пусть кажется, что предметы, являющиеся естественной принадлежностью женщин, вы носите только ради них. Мы облагораживаем щегольство, связывая его с нежным чувством.

Стараясь добиться благосклонности своей возлюбленной – допускайте известное неряшество в туалете; стараясь упрочить ее благосклонность, проявляйте о нем особую заботу: первое есть признак страстности в любовном чувстве, второе – внимания к его предмету.

Уметь хорошо одеваться – значит быть человеком тончайшего расчета. Нельзя одеваться одинаково, отправляясь к министру или к любовнице, к скупому дядюшке или к хлыщеватому кузену: именно в манере одеваться проявляется самая тонкая дипломатичность.

Если значительное лицо, чью благосклонность вы стараетесь завоевать, – щеголь, идите к нему в таком жилете, как у него. «Подражание, – говорит автор «Лакона», – есть самая тонкая лесть».

Красавец может позволить себе одеваться кричаще, некрасивый человек не должен позволять себе ничего исключительного; так в людях замечательных мы ищем того, чем можно восхищаться, от обыкновенных же требуем только, чтобы нам ничего не приходилось им прощать.

Искусство одеваться существует для пожилых людей, так же как и для молодых. Неряшливость и в тех и в других равно неприлична. Соображая, что именно подобает каждому из этих возрастов, мы должны помнить, что молодым надлежит вызывать любовь, а пожилым – уважение.

Глупец может одеваться пышно, но не способен одеваться хорошо, ибо здесь есть над чем поразмыслить. Ларошфуко справедливо говорит: «On est quelquefois un sot avec de l'esprit, mais on ne l'est jamais avec du jugement» [523]

В том, как облегчает шею воротник и как завивается локон, может таиться гораздо больше скрытых чувств, чем это кажется людям поверхностным. Разве мы с такой готовностью сочувствовали бы горестной судьбе Карла I [524]и прощали бы его неискренность, если бы на портретах он являлся нашему взору в куцем паричке с косичкой? Ван-Дейк [525]был более глубоким мудрецом, чем Юм.

В манере одеваться самое изысканное – изящная скромность, самое вульгарное – педантическая тщательность.

Манера одеваться содержит два нравственных начала – одно личного, другое общественного характера. Мы обязаны заботиться о внешнем впечатлении – ради других и об опрятности ради самих себя.

Одевайтесь так, чтобы о вас говорили не: «Как он хорошо одет!», но «Какой джентльмен!»

Избегайте пестроты и старайтесь, выбрав один основной спокойный цвет, смягчить благодаря ему все прочие. Апеллес пользовался всего четырьмя красками и всегда приглушал наиболее яркие тона, употребляя для этого темный лак.

Для проникновенного наблюдателя не существует пустяков! Характер проявляется в мелочах. «Где в этом письме, – спросил некий король у самого мудрого из живших в то время дипломатов, – обнаруживаете вы нерешительность?» – «В начертании букв н и г !» – ответствовал тот.

Истинно расположенный к людям человек не станет оскорблять чувства ближних ни чрезмерной небрежностью в одежде, ни излишней щеголеватостью. Поэтому позволено усомниться в человеколюбии как неряхи, так и хлыща.

Свисающий чулок свидетельствует о полном безразличии его обладателя к тому, понравится ли он окружающим или нет. Но бриллиантовый перстень может стать проявлением недоброжелательства.

Изобретая какое-либо новшество в одежде, надо следовать Аддисонову определению хорошего стиля в литературе и «стремиться к той изысканности, которая естественна и не бросается в глаза».

Тот, кто любит мелочи ради них самих, сам человек мелкий; тот же, кто ценит их ради тех выводов, которые можно из них сделать, или ради тех целей, для которых они могут быть использованы, – философ.

Мой кабриолет стоял у подъезда, и я уже готов был ехать, как вдруг увидел конюха, не без труда прохаживавшего на редкость красивую, горячую лошадь. В то время я больше всего думал о том, чтобы приобрести для своих конюшен самых лучших лошадей, какие только были мне по средствам, поэтому я тотчас послал своего грума (vulgo [527]– «тигра») узнать у конюха, продается ли эта лошадь и кому она принадлежит.

– Лошадь не продается, – был ответ, – а принадлежит она сэру Реджиналду Гленвилу.

Меня словно пронизала электрическая искра; я сел в кабриолет, догнал грума и спросил, где проживает сэр Реджиналд. Грум дал мне адрес – улица Пел-Мел [528]№… Я решил побывать у него в то же утро, но сперва заехал к леди Розвил, поболтать с ней об Олмэкском клубе и о beau monde [529]и заодно узнать все самые последние сплетни и эпиграммы.

Леди Розвил я застал дома; в гостиной было довольно много женщин – прекрасная графиня принадлежала к числу тех немногих, кто принимает по утрам. Она встретила меня необычайно приветливо. Заметив, что N. – по мнению его друзей, самый красивый мужчина нашего времени, сидевший рядом с леди Розвил, – встал, чтобы пропустить меня, я с невозмутимым, беспечным видом тотчас занял его кресло, а когда N., видимо, возмущенный моей дерзостью, сердито уставился на меня, ответил на его негодующий взгляд самой обольстительной и милостивой улыбкой, на какую только был способен. Благодарение небесам – самый красивый мужчина нашего времени перестает быть главным лицом в гостиной, как только там появляются Генри Пелэм и его ангел-хранитель, врагами Пелэма именуемый его самолюбованием.