Эдвард Бульвер-Литтон - Последние дни Помпей. Пелэм, или Приключения джентльмена

– Очень хорошо, – с глубокомысленным видом отозвался Уормвуд. – Винсент, вы и впрямь с годами становитесь законченным острословом! Вы, разумеется, знали Джекила! Бедняга – вот уж кто подлинно был силен в каламбурах! Но человек пренеприятный – особенно за столом, – ведь каламбуристы не бывают обходительны! Мистер Дэвисон, будьте добры сказать, что это за кушанье там, возле вас?

– Это сальми из куропаток с трюфелями, – ответил знаток политической экономии, большой гурман.

– С трюфелями! – воскликнул Уормвуд. – Как! вы – вы едите трюфели?

– Да, – ответил Дэвисон необычайно решительным тоном, – и я давно уже не едал таких изумительных трюфелей.

– Охотно верю, – протянул Уормвуд с удрученный видом, – я тоже большой охотник до трюфелей, но даже отведать их не смею – трюфели ведь необычайно способствуют апоплексии! Ну, вы-то можете их есть без всяких опасений, я в этом не сомневаюсь.

Уормвуд был высокий, тощий, с неимоверно длинной шеей, а у Дэвисона, приземистого и, как я уже упомянул, тучного, шеи, казалось, вообще не было: голова у него упиралась в туловище, как у трески.

Дэвисон весь побелел; беспокойно ерзая на стуле, он бросил полный смертельного ужаса и отвращения взгляд на роковое кушанье, которому только что уделял столько внимания, а затем, чуть слышно пробормотав: «способствуют… апоплексии…», плотно сжал губы и уже не разжимал их до самого конца обеда.

Мистер Уормвуд достиг своей цели. Двух сотрапезников он заставил умолкнуть и расстроил их, а веселость всех остальных тоже подернулась какой-то дымкой. Обед прошел и закончился так, как положено званым обедам: дамы удалились, а мужчины, оставшись одни, пили вино и говорили сальности. Мистер Дэвисон первый встал из-за стола, чтобы поскорее посмотреть в Энциклопедии слово трюфель, а лорд Винсент и я ушли тотчас после него, «из опасения, – так язвительно заметил лорд Винсент, – что стоит нам помешкать еще минуту, и треклятый Уормвуд на сон грядущий доведет нас до слез».

Я сообщил матушке о своем намерении погостить в Гаррет-парке и на второй день после приезда получил письмо следующего содержания:

Дорогой Генри!

Я была очень рада узнать, что ты чувствуешь себя несколько лучше прежнего. Надеюсь, ты теперь больше будешь заботиться о своем здоровье. Я думаю, тебе следует носить фланелевые фуфайки; между прочим, это очень полезно для цвета лица. К слову сказать, мне не понравился синий фрак, в котором ты был, когда мы виделись в последний раз; ты лучше всего в черном, и это очень лестно для тебя, так как черное к лицу только тем, кто distingue по своей наружности.

Тебе, дорогой мой, известно, что Гарреты как таковые отнюдь не безоговорочно признаны в свете, поэтому остерегайся чрезмерно сближаться с ними. Однако их дом на хорошем счету. Все, кого ты там встретишь, стоят того, чтобы, по тем или иным соображениям, вести с ними знакомство. Помни, Генри, – знакомые (не друзья – о нет! ) людей второго или третьего ранга всегда принадлежат к лучшему обществу, ибо эти люди занимают не столь независимое положение, чтобы приглашать кого им вздумается, и в свете их оценивают исключительно по их гостям; ты можешь, далее, быть уверен, что по той же причине чета Гаррет будет, по крайней мере внешне, вполне comme il faut [226]! Советую тебе приобрести как можно больше познаний по части art culinaire [227], это совершенно необходимо в обществе. Нелишне также, если представится случай, бегло ознакомиться с метафизикой; об этой материи сейчас очень много говорят.

Я слыхала, что в Гаррет-парке гостит леди Розвил. Ты должен быть сугубо внимателен к ней: вряд ли у тебя когда-либо еще будет столь благоприятный случай de faire votre cour [228], как сейчас. В Лондоне вокруг нее так усердно увиваются все, что для кого-нибудь одного она совершенно недосягаема, и вдобавок там у тебя будет множество соперников. Отнюдь не стремясь польстить тебе, скажу, однако, я не сомневаюсь, что ты – самый красивый и самый приятный из всех мужчин в Гаррет-парке, а посему будет непростительнейшей ошибкой с твоей стороны, если ты не сумеешь убедить в этом леди Розвил. Ничто, дорогой сын, так не способствует успеху, как liaison [229]; разумеется, совершенно невинная, с женщиной, которая пользуется известностью в свете. В браке мужчина низводит женщину (более знатную, чем он сам) до своего положения в обществе; в affaire de coeur [230]женщина возвышает мужчину до себя. Я совершенно уверена, что после тех указаний, которые я тебе дала сейчас, мне не придется возвращаться к этой теме. Пиши мне обо всем, что ты делаешь; если ты перечислишь всех тех, кто находится в Гаррет-парке, я смогу точно сообщить тебе, как обходиться с каждым из этих лиц.

Я полагаю излишним добавлять, что я думаю лишь о твоем благе. Любящая тебя мать

Фрэнсес Пелэм

P. S. Никогда не разговаривай много с молодыми людьми – помни, что репутацию в свете создают только женщины.

– Ну что ж, – сказал я, прочтя это письмо и поправив самый пышный из моих локонов, – матушка права: вперед в атаку на леди Розвил!

Я сошел вниз к завтраку. В столовой я застал мисс Траффорд и леди Нелторп, беседовавших весьма оживленно, а в голосе мисс Траффорд звучало сильное волнение.

– Как он красив! – воскликнула леди Нелторп в ту минуту, когда я подошел к ним.

– Вы говорите обо мне? – спросил я.

– О тщеславнейший из тщеславных! – ответила она. – Нет, мы говорили о чрезвычайно романтической истории, которая приключилась с мисс Траффорд и со мной, и спорили насчет ее героя; мисс Траффорд заявляет, что он ужасен, а я говорю, что он красавец. Ну, а относительно вас, мистер Пелэм…

– Двух мнений быть не может, – закончил я. – А ваше приключение?

– Вот в чем дело, – выпалила мисс Траффорд, боясь, как бы леди Нелторп не опередила ее и не присвоила себе удовольствия рассказать о случившемся. – Два-три дня назад мы прогуливались на взморье, собирали ракушки и говорили о «Корсаре», как вдруг огромный, свирепого вида…

– Мужчина! – вставил я.

– Нет, пес, – продолжала мисс Траффорд, – выскочил из пещеры под скалой, направился к нам, ворча самым ужасающим образом, и, несомненно, растерзал бы в клочья и дорогую нашу леди Нелторп и меня, если бы не мужчина необычайно высокого роста…

– Не такого уж высокого, – поправила леди Нелторп.

– Дорогая! Вы все время меня перебиваете, – раздраженно сказала мисс Траффорд. – Ну, хорошо, мужчина маленького роста, в плаще…

– В наглухо застегнутом сюртуке, – процедила леди Нелторп. Пропустив это замечание мимо ушей, мисс Траффорд продолжала: