Любовь Овсянникова - Преодоление игры

— Если человек не стал добиваться утверждения кандидатской диссертации, отказался от такой серьезной работы — своей личной, то разве можно на него положиться в общественном деле? — гневно говорили они.

Отвечая на эту критику, я не вспоминала И. Хинта и те внешние обстоятельства, победить которые никак не могла, даже если бы захотела, а приняла ее на свой счет, дескать, да, не стала бороться, но из этого я сделала выводы. До этого я сама себя знала плохо, теперь знаю хорошо и понимаю, за что собираюсь взяться, если коллектив коммунистов в меня поверит. Это прозвучало убедительно. Неподкупных людей оказалось гораздо больше, чем хотел главный инженер. За меня проголосовали 57 человек, против шести воздержавшихся и семи зачеркнувших в бюллетене мою фамилию, при том, что для избрания мне хватило бы 53 голоса. Директор ликовал настолько откровенно, что это даже меня порадовало.

После того как я возглавила партийную организацию столь ответственного в идеологическом плане предприятия как типография, встал вопрос о новой для меня должности, причем такой, чтобы я могла перейти в подчинение директора и спокойно делать свое дело. Вот тут директор и вспомнил о предательстве начальника отдела кадров, а это было именно предательство, потому что по статусу начальник отдела кадров ни в малейшей степени не подчинялся главному инженеру, которого испугался и которому грязно подыграл против своего непосредственного руководителя.

Занимать должность начальника отдела кадров после изгнанного старика мне не хотелось, и дело даже не в старике — очень уж эта должность была не престижной в те времена, кадровыми вопросами практически всегда и повсеместно занимались отставные военные. Возможно, эта практика утвердилась потому, что отделы кадров средних по мощности предприятий совмещали в себе и работу Первых отделов, ведающих воинским учетом и другими секретными вопросами, касающимися обороноспособности страны. В этой работе предприятия были подотчетны военкоматам, поэтому и брали оттуда людей для ее ведения. А тут директор предложил мне! Я опять заартачилась — не хочу, мол, позорить свой университетский диплом.

— Работа в отделе кадров — это работа с людьми, со всем трудовым коллективом. А ты теперь наш партийный лидер и кому как ни тебе эта работа в масть. Берись, а там еще что–то придумаем, — сказал директор.

Раз на меня серьезно ставил такой правильный и мудрый человек, как директор Николай Игнатьевич Стасюк, гордость всей украинской отрасли, то я не могла уклониться. Сказать правду, к другим я всегда относилась лучше, чем к себе, что тоже плохо, если разобраться.

Оглядевшись, я поняла, что ничего другого Стасюк мне не найдет. В кадрах, конечно, приятная тихая заводь, и будь я простой земной женщиной, то о большем счастье и мечтать не стала бы. Но мне там было тесно. Спасала партийная работа при том ее недостатке, что она была временным поручением, меня в любой момент могли переизбрать — по Уставу КПСС на предприятии с такой численностью коммунистов до 100 человек секретари партбюро избирались ежегодно. И что я тогда буду делать? Киснуть и задыхаться в кадрах, в рабочее время собирать кулинарные рецепты, а дома вытирать животом газовую печку?

И я предложила директору организовать свое издательство, которое возглавлял бы главный редактор со статусом заместителя директора. Я бралась провернуть это дело, написать все бумаги и на всех уровнях получить на них согласования, если должность главного редактора он пообещает мне. К концу первого года моей работы в роли секретаря партбюро люди уже увидели меня в деле, оценили. Год за годом они избирали меня секретарем партийной организации почти единогласно, видя кроме деловых качеств и человеческие, такие как бесконфликтность, добросовестность, лояльность к тому, что не является принципиально важным, — это чаще всего звучало в их выступлениях.

Действительно, война между директором и главным инженером была вялой и велась где–то в стороне от главных для плановых заданий путей. Позже я поняла, в чем состояла ее суть — каждый стремился, с одной стороны, захватить фактическую власть над производством, чтобы единолично влиять на управление процессами, а с другой стороны, быть ближе к заказчикам. Достигнутое за счет этого двуединое превосходство поднимало персональный авторитет руководителя и открывало возможность производить услуги нужным людям, а значит, и пользоваться услугами нужных людей. В основе суеты лежала личная выгода.

Ни тот, ни другой не могли обойтись без помощников, и тут перевес был на стороне главного инженера. Дело решала начальник производственного отдела, крученная бабенка, не последний человек в этом противостоянии. Она была соученицей главного инженера по институту. А ее муж занимал должность главного инженера на «Заре» — тогдашней типографии Обкома партии. Ее позиция влияла на расклад сил и часто определяла итог стычек.

Образно говоря, директор тут олицетворял добро, а главный инженер и его клика — зло. В соответствии с этим и методы их были разными: директор оставался в поле нравственности, не позволял себе бесчестных поступков, а главный инженер и начальник производственного отдела этим не заморачивались. Имя им было — черный беспредел. Они способны были на сговор, вранье, клевету, лжесвидетельства, подтасовку фактов, запугивание или подкуп рабочих, на самые отвратительные сделки с совестью. Думаю, без комментариев ясно, кому труднее жилось и работалось.

Это я пишу для того, чтобы подчеркнуть, как трудно мне порой приходилось держать равновесие под градом ударов. Стоило только расслабиться, и я получала под дых. Спасало два прекрасных качества, слава богу, присущих мне: чувство юмора и умение жить над суетой своих антагонистов и не замечать ее, упрямо и показательно действуя по правилам. Поэтому на партийных собраниях я побеждала — коммунисты и беспартийные меня любили и поддерживали.

Развернуть новый передел на производстве — дело почти героическое, благо, что для издательства многого не требовалось: ни конвейеров, ни новых автоматических линий, ни вообще каких–нибудь вложений — для начала хватало одной хорошей головы, энтузиазма и кабинета с телефоном. На свою голову я никогда не жаловалась, энтузиазма хватало, а кабинет и старый был не плох. И все же на реализацию моей идеи ушло несколько лет.

К сожалению, времени поработать для души нам было отпущено мало — сказалось и начавшееся «демократическое» гонение на «красных директоров», и возраст Николая Игнатьевича, он был уже пенсионером и прекрасно видел, что ему пора уходить. Кстати, как и главному инженеру, они были почти ровесниками. Но и оставаться в родном коллективе, где он только директором проработал свыше 30 лет, ему тоже хотелось. Он не мыслил жизни без типографии, без запаха бумаги и красок, без гула машин и ежедневной стопки новых книг на столе.