Шолом-Алейхем - Менахем-Мендл. Новые письма

от меня, твоего супруга

Менахем-Мендла

Главное забыл. Я знал, заранее знал, что так и случится. А как же иначе? Изничтожают наш язык, а народ будет молчать? Держи карман! Первая бомба прилетела из Сморгони [469] Сморгонь — местечко Ошмянского уезда Виленской губернии (в настоящее время — районный центр Гродненской области, Белоруссия). В начале XX в. в Сморгони проживало 7000 евреев (75 % населения). . Сморгонь резко протестует против двадцати семи рук, поднявшихся против нашего идиша! А за ней выступает Богуслав, прямиком ко мне с протестом, и ясно, что это дело их изрядно волнует. «Пусть, — говорят они, — рука нашего делегата, если она тоже была среди этих самых двадцати семи рук, отсохнет. Но это еще не значит, — говорят они, — что весь Богуслав и весь белый свет должны вдруг, ни с того ни с сего тронуться умом и перестать разговаривать на идише!..» Затем идут Ошмяны [470] Ошмяны — уездный город Виленской губернии. В начале XX в. в Ошмянах проживало приблизительно 4 тыс. евреев (около 50 % населения). . Оттуда мне пишут, что хоть мы с ними лично и не знакомы, но тем не менее некоторым образом состоим в свойстве через их земляка, который нынче проживает в Баку, Шмуэля сына Матеса [471] …их земляк, который нынче проживает в Баку, Шмуэл сына Матеса… — Речь идет об уроженце Ошмян, бакинском нефтепромышленнике Шмуэле Шриро. В 1908–1914 гг. Шолом-Алейхем активно переписывался со Шриро. Шриро обещал писателю свою финансовую поддержку, однако обещания так и не выполнил. , а потому они у меня просят совета как у доброго друга: что же им делать? Святой язык — не понимают дети. Русский — не понимают отцы. Что ж им, кивками объясняться, что ли? Затем получил я решительный протест из нашей Касриловки, честят они меня на чем свет стоит: как же так, где я, дескать, был? Почему молчал? Почему так да почему эдак? Это мне, дескать, выйдет боком! Пусть я только посмею объявиться в Касриловке, они мне покажут!.. А под письмом никто не подписался, стоит только: «Из евреев евреи»… Также и из великого ристократического Егупца получил я «на сладкое» хорошенький протест, подписанный крупнейшими сахарозаводчиками и миллионерами. «Вы хорошо знаете, реб Менахем-Мендл, — так начинается их протест, — что мы, егупецкие миллионеры, не такие уж горячие приверженцы вашего жаргона и не особо прилежные читатели всяких там еврейских книжек, газеток и тому подобного. Потому что, во-первых, откуда у нас на это время? Довольно с нас и того, что заглядываем в какой-нибудь русский листок, просматриваем телеграммы, биржевые курсы и тому подобное, где ж тут еще всякие там ваши еврейские газеты читать… А во-вторых, не к лицу нам это, как французы говорят: заблес аближ [472] Искаж.: «noblesse oblige» — положение обязывает ( фр. ). (что это значит — понятия не имею; наверно, они хотят этим сказать, что нечего евреям указывать, как им жить)… Но вы же хорошо знаете — тоже когда-то были нашим, егупецким, — мы любим, очень любим, чтобы нам рассказали еврейский анекдот, и именно на жаргоне, а в особенности — пряный анекдот, да еще сразу после обеда… А ну-ка, попробуйте рассказать тот же самый анекдот на святом языке — кто ж его поймет? Или по-русски — ну какой в нем будет смак? Так что ж они там дурака валяют, сионисты ваши?» Так они закончили свой протест, а подписались под ним все самые великие: и Бродские, и Гальперины, и Зайцевы, и барон Гинцбург, и Поляков. А затем идет список миллионеров и сахарозаводчиков помельче: Рабинерзон, Балаховский [473] Балаховский , Даниил Григорьевич (1862–1931) — киевский сахарозаводчик, благотворитель, меценат. , Гефнер — остальными нечего и голову себе забивать…

Вышеподписавшийся

( № 200, 10.09.1913 )

Моей дорогой супруге, разумной и благочестивой госпоже Шейне-Шейндл, да пребудет она во здравии!

Прежде всего, уведомляю тебя, что я, слава Тебе, Господи, нахожусь в добром здоровье, благополучии и мире. Господь, благословен Он, да поможет и впредь получать нам друг о друге только добрые и утешительные вести, как и обо всем Израиле, — аминь!

Затем, дорогая моя супруга, да будет тебе известно, что творится нечто невообразимое, конец света. Все бегают, все говорят без умолку, все горячатся, все бьют в ладоши, из себя выходят, и я в том числе. Теперь, как ты сама понимаешь, с конференциями уже покончено, теперь уже настоящий конгресс пошел! Невозможно описать, что собой представляет конгресс! Нужно самому тут побывать, чтобы понять, что это такое! Представь себе зал, большой, как, скажем, рынок в Касриловке, если не больше, и весь этот зал заполнен делегатами, корреспондентами и гостями, гостями со всего света — столько их, просто сонмы неисчислимые. А потому и теснота, и шум, и толкотня, и духота, и жарища — хуже некуда! Это внутри. А скольким еще пришлось остаться снаружи! Потому как где же на свете сыщется такой зал, который мог бы вместить столько людей, не сглазить бы! Придумали средство (видать, немцы придумали!), заранее предусмотрели на тот случай, что прибудет много народу, — пошли и пересчитали, сколько мест в зале, и отпечатали ровно столько же билетов. Сколько мест — столько и билетов. Понимаешь? А билеты поделили, ясное дело, бесплатно, прежде всего среди делегатов, сионистов то есть, а затем среди корреспондентов, то есть тех, кто пишет в газеты. А оставшиеся билеты стали продавать гостям, тем, кто просто так явился поглазеть на конгресс. И это, как видишь, разумно: раз вы не сионисты и приехали просто так, поглазеть, так раскошеливайтесь! Но поскольку гостей съехалось в тысячу раз больше, чем напечатали билетов, то билетов не хватило, и билеты начали расхватывать и платить за них почем зря — и по двадцать крон, и по пятьдесят крон, и по сто крон за билет. И все им не дорого, только подайте сюда билет! Увидев такое дело, немцы смекнули что к чему и принялись продавать места. Только какие места? Ясное дело, бесплатные места корреспондентов, то есть тех, кто пишет для газет. Поэтому многие корреспонденты остались снаружи, и я в том числе. Поднялось большое возмущение, шум и гам. А больше всех возмущался егупецкий делегат, тот самый, что на конференции, как я тебе уже писал, поднял обе руки и тем самым похоронил наш идиш. Он тоже корреспондент, как и я, — только он пишет для газеты на святом языке. Он устроил немцам такой скандал, что они его надолго запомнят: «Немчура! — разорался он уже не на святом языке, а на жаргоне. — Немчура! Воры! Карманники! Мы вам весь конгресс разнесем! Мы вас так и разэтак! Мы вам то и се!..» Хорошенько, хорошенько им задал! И чем, ты думаешь, дело кончилось? Пропустили нас! А как же иначе? Глупенькая, с тем, кто пишет, повсюду считаются, в особенности ежели он орет благим матом и не стесняется в выражениях. Правда, когда мы вошли, то получили уже фигу с маслом, а не места, пришлось простоять весь день на ногах, но кто на это смотрит? Лишь бы оказаться внутри, видеть все вместе со всеми, слышать все вместе со всеми и вместе со всеми бить в ладоши и кричать «браво». Это мода такая на конгрессе — кто ни взойдет на «биму» [474] Бима — возвышение в синагоге, с которого читают свиток Торы и произносят проповеди. Менахем-Мендл называет так трибуну, с которой выступают ораторы на конгрессе. , ему хлопают и кричат «браво». Затем, когда начинает говорить, ему опять хлопают. А как заканчивает говорить — тут уж обязательно хлопают, несколько минут подряд!.. Можешь себе представить, что, например, творится, когда такая толпа народу, тысяч, не сглазить бы, десять [475] …тысяч, не сглазить бы, десять… — На 11-м сионистском конгрессе присутствовало 540 делегатов, в том числе 160 — из России, 150 корреспондентов и около 800 гостей. Среди почетных гостей конгресса был и Шолом-Алейхем. , разом начинает бить в ладоши и кричать «браво»? Больше всех хлопали Соколову. Почти пять минут подряд. А как он дошел до Менделя Бейлиса и принялся рассказывать про то, как Бейлис-бедолага невинно страдает, и про то, в чем его подозревают, тут уж так захлопали — чуть зал не разнесли! Жаль, что его самого здесь не было, я имею в виду Менделя Бейлиса. Эх, если бы он был при этом, если бы услышал, как из десяти тысяч глоток несется единым воплем: «Ложь! Клевета! Навет!» [476] …из десяти тысяч глоток несется единым воплем: «Ложь! Клевета! Навет!»… — 11-й сионистский конгресс принял специальную резолюцию в поддержку Бейлиса. — вот если бы он все это, повторяю, увидел и услышал, он бы мог гордиться, и ему стало бы легче переносить все те беды и страдания, которые он, бедняга, претерпевает в узилище! Ой, Бейлис, Бейлис! Как я о нем вспомню, так у меня сердце сжимается, а в голове проносится мысль: как нам его, бедолагу, который стал невинной жертвой за весь еврейский народ, вознаградить, когда, даст Бог, он выйдет с Божьей помощью целым и невредимым из узилища? Деньги тут неуместны, потому что разве ж такое можно оценить? Есть у меня, однако, такая для него комбинация, что дал бы только Бог дожить нам до той минуты, того мгновенья!.. Но пока снова возвращаемся к конгрессу.