Любовь Овсянникова - Вершинные люди

Впечатления, наводящие на грустные размышления, были настолько стойкими, что не устранялись видом природных красот, и даже бросали на них тень негатива. Снег здесь казался более сырым и липким, тяжелым и водянистым; ветры — наглыми и хлесткими; текущая посреди города вода — не более чем потоком грязи, почему-то не упрятанной под землю, а уродующей ландшафт под маской реки со странным названием Устье.

В центр, находящийся рядом и оказавшийся не больше нашего славгородского пятачка, мы добрались пешком и осмотрели его быстро. Зашли в хлебный магазин, что-то спросили, конечно, по-русски. В ответ прозвучала пространная речь продавщицы, из которой я, выросшая в украинском селе, отлично знавшая украинский язык и учившаяся в одном классе с детьми западэнцев, не поняла ни слова. Хотя тут же сообразила, что виной тому является неимоверно загрязненный полонизмами говор этой тетки с преобладанием шипящих звуков, чужих интонаций. Странная напевность ее произношения вместе с тем напоминала пулеметную очередь.

— Ну и скорость! — с невольным удивлением выхватилось у меня. — Не повторите ли любезно?

Видимо, на мне прописалось такое простодушное и веселое недоумение с соответствующей мимикой, что женщина за прилавком прыснула смехом.

— Не понятно, да? — спросила она, переходя на плохой русский язык.

— А ничегошеньки, — я повела выпученными глазами. — Но станет понятно, если вы повторите медленнее.

— Ото мы тут такие, — сказала женщина и терпеливо повторила сказанное раньше. Оказывается, она сообщала, что тот хлеб, о котором я спрашивала, несвежий, и лучше взять другой.

С продуктами там вообще было несравнимо лучше, чем в Днепропетровске. Мясные изделия, любые колбасы, сосиски не были дефицитом — выбирай что хочешь, покупай в любом количестве. И даже — чудеса! — на прилавках свободно лежало свежее мясо, которое можно было купить и тут же купленный кусочек перемолоть на фарш — невиданный у нас сервис.

Название всему этому, куда я попала, было одно — декабрь, Полесье. Трудная история.

После новогодних праздников я принялась искать работу, но тщетно. Промышленные предприятия не входили в круг моих интересов. Что мне на них было делать? А давно укомплектованные вузы были забиты своими людьми. Правда, в Институте водного хозяйства подали слабую надежду и предложили прийти еще раз, они-де должны кое-что уточнить, но во второй мой приход туда только развели руками. Тоже научились строить мягкие отказы.

Тем временем я вдруг почувствовала резкое недомогание, боли, неизвестные симптомы, для описания которых не находила слов. Меня то и дело гоняло в туалет, а оттуда я возвращалась, держась за низ живота и со слезами на глазах. Промучиться пришлось недолго, пару дней, а потом у меня появились кровавые выделения, и стало ясно, что без врачей не обойтись. Но куда обращаться, к кому? Я вызвала скорую помощь. Приехавшие врачи с первых же моих неуклюжих попыток описать симптомы все поняли, диагностировали цистит и забрали меня в стационар. Там сделали заливку лекарства в мочевой пузырь, от которой мне сразу полегчало, прописали что-то попринимать и рекомендовали посидеть на бессолевой диете.

— От чего это у меня? — спросила я у врача.

— Тяжелая простуда, — ответила она.

— Откуда? Я нигде не простужалась.

— Такое бывает, когда человек поспит или долго посидит на сырой земле.

— Но сейчас зима…

— Вы могли, например, промерзнуть во сне, — врач посмотрела на лицевую сторону моей медицинской карточки, хмыкнула, увидев адрес военного городка: — спать в нетопленном помещении, в мокроте или на худом матрасе, — перечислила она основные черты неустроенного быта военнослужащих.

И я вспомнила.

За две недели до отъезда из Днепропетровска домой приехал Юра, для того чтобы упаковать вещи и отправить в Ровно контейнером. Он все сделал и вернулся на службу в Ровно, а я осталась в чем стояла — ждать открепления.

Юрины родители, обрадованные возможностью пожить «для себя», как они выражались (хотя для нас они и не жили ни одного дня, в материальном плане мы были вполне независимыми людьми), не стали деликатничать и ждать моего отъезда, а тут же взялись за обновление квартиры. Вернувшись как-то с работы, я нашла нашу комнату в ремонте, с размытыми стенами, потолком, с оголенным и мокрым полом. Между тем спать мне пришлось там же, в той сырости, да еще на брезентовой раскладушке без матраса. Легкая ситцевая простынка да слой воздуха в двадцать сантиметров — вот что отделяло меня от холодного пола, а от сырых стен вообще ничего не отделяло. Сверху я укрывалась байковым покрывалом, поэтому отчаянно мерзла во сне, просыпалась в ледяном оцепенении. Не выдержав, я сказала свекрови, что мерзну, попросила дать хотя бы теплое одеяло.

— У меня нет для тебя теплого одеяла, — проскрипела она. — Потерпи, до отъезда недолго осталось.

Что мне было делать, если наши вещи ехали в контейнерах до Ровно? Не спать же том, в чем я ходила на работу. Ничего не оставалось, как потратить накопленные впрок деньги и купить шерстяной свитер и гамаши. В этом-то наряде я и ложилась спать. Но мерзла все равно, после сна поясница долго оставалась ледяной и болела. Зато тот свитер и гамаши очень пригодились в дальнейшем. Они у меня до сих пор есть. Простудилась я тогда крепко, в чем виню свекровь — взрослую женщину.

Обида на нее с годами не прошла, потому что болезнь, возникшая вследствие тех перемерзаний на раскладушке, оказалась серьезной и мучительной. Всю молодую пору она изводила меня болями и дискомфортом, а в итоге привела к пиелонефриту и невозможности выносить ребенка, и только к пятидесяти годам ослабила хватку, проявляясь реже.

Между тем в штабе 13-й Армии продолжали знакомство с новым пополнением части, где оказался Юра. И как-то случилось так, что его личное дело попало на глаза начальнику разведки. Тот покрутил его во все стороны, изучил и вдруг вызвал подчиненного, возглавлявшего подразделение радиотехнической разведки.

— Ты искал офицеров со знанием английского языка, да?

— Да, нужен командир взвода в батальон «Осназ».

— Вот он, смотри, — и начальник разведотдела подвинул Юрины документы начальнику радиотехнической разведки. — Хороший парень, особенно глаза — спокойные и чистые. Знает английский язык.

Так Юру перевели в Костопольский гарнизон. И вновь нам пришлось паковаться и переезжать. Успокаивало только то, что радиотехническая разведка принадлежала к элитным частям и служба в ней ни в какое сравнение не шла с танковыми войсками. Для Юры эта служба была легче.

Зима продолжалась.

Солдатики, присланные нам в помощь с переездом, по приезде в Костополь выгрузили мебель, занесли в квартиру, не расставляя по местам, вкривь и вкось поставили посредине комнат, затем свалили в кучу ящики с книгами, узлы с одеждой, различную домашнюю утварь и отбыли. А мы, уставшие за целый день — Юра от службы, я от складывания, упаковывания и увязывания пожитков, что потом мы довершали вместе, — присели на табуретки и с сосущей под ложечкой тоской изучали стены, в которые попали, и свое добро, так нищенски выглядевшее в этих заброшенных сырых углах.