Любовь Овсянникова - Вершинные люди

— Какие деньги? — глухо спросила я.

— Сейчас приеду! Можно?

— Можно… — с придыханием откликнулся мой внутренний двойник.

Разные почти во всем, мы походили друг на друга внутренней экспрессией. Только в нем она приобретала бурные, шумные формы и без задержки фонтанировала оттуда. Во мне же залегала пластом взрывоопасного вещества, в котором замедлялись движения атомов, садился голос, пропадало определенное выражение глаз, и только чистая невозмутимость тонкими струйками высвобождалась наружу.

— Одевайтесь, поехали! — загремел Углов, едва переступив порог. — Здравствуйте, Валя, — вспомнив о вежливости, обратился к моей подчиненной.

Милый симпатяга Валентин Николаевич любил пофорсить. Теперь он приехал на шикарной «мазде», в которую и усадил меня с полагающейся помпой. Никто из моих сотрудников, тех, кто наблюдал наши с ним отношения, не знал, что эти авто не личные, а принадлежат фирме, в которой он даже не является учредителем, просто работает и все. Не понимали, что он просто парень-рубаха. Завидовали ему, а заодно и мне, придумывая версии в меру своего понимания.

Это была моя третья встреча с Виктором Михайловичем.

Вторая состоялась раньше, восьмого марта, когда Углов привез его поздравить меня с праздником. Я не заслуживала такого внимания с их стороны, однако они почему-то этого не понимали! Только что принявшая от них, считайте в подарок, магазин, боготворившая их, теряющаяся перед ними в желании не быть смешной со своей слащавой (Господи, как я этого опасалась!) благодарностью, я была их маленьким творением. Но преданность Валентина Николаевича, необъяснимая и безосновательная, была неугомонна в своих доказательствах и проявлениях. Он изливал на меня всю силу своих возможностей так щедро и искренне, так простодушно и непринужденно, что я, диву даваясь, должна была держаться на уровне. Не имела права не соответствовать!

Он заражал энергией и своего генерального директора, умел внушить ему веру в людей. Поэтому восьмого марта Виктор Михайлович прибыл на типографию в сопровождении свиты и, зайдя ко мне только с Валентином Николаевичем, целовал руку, дарил цветы и хрусталь, разливал шампанское, поздравлял меня и желал, желал…

А нынче — третья встреча с ним.

Он вышел из-за стола, изящно поклонился, поцеловав протянутую руку.

— Вы прекрасны, — констатировал по формуле приветствия и легким шагом вернулся на свое место за столом, помолчал. — Садитесь, — проговорил с улыбкой и пригладил усы. — Наша встреча, надеюсь, будет вам приятна.

У него я научилась держать паузу. Порывистая и скорая на необдуманное слово, при нем я только молчала. Он обладал каким-то мягким, обволакивающим воздействием на меня. Мне становилось безмятежно и спокойно под его взглядом. Все, что он говорил или о чем спрашивал, не требовало ответа.

Затянувшееся молчание нравилось ему, он словно пил невидимое наслаждение из него, он нежился в его удобных формах, он явно что-то предвкушал и теперь не спешил, оттягивая миг наивысшего блаженства.

Валентин Николаевич где-то пропал, и я, неблагодарная, забыла о нем. Только когда он положил руки на плечи и с силой сжал меня, я поняла, что он продолжает существовать и даже находится у меня за спиной.

— Да не томите вы ее! — он засмеялся. — Смотрите, она даже ростом ниже стала.

Виктор Михайлович поднял на Валентина Николаевича удивленный взгляд.

— Вы так считаете?

— Считаю, — подтвердил Углов.

Обращаясь ко мне, Виктор Михайлович произнес:

— Хорошо. Я просто не знал, как лучше начать, — он снова замолчал, но вскоре продолжил: — Дело в том, что мы решили помочь вам.

— Вы ведь уже… — порывисто произнесла я, попытавшись встать, но он жестом остановил меня.

— То была незначительная сумма, — традиционная пауза не могла не появиться. После нее он продолжил: — В настоящее время у нас есть возможность дать вам на развитие два миллиона рублей, — эта сумма более чем в тридцать раз превышала стоимость магазина, комментарии излишни.

Я закрыла глаза и встряхнула головой. Руки Углова, покоившиеся на плечах, легкими пассами успокаивали меня.

— Нет, это слишком много!

Виктор Михайлович вскинул на меня вопросительный взгляд.

— Так «нет» или «слишком много»? — с улыбкой уточнил он.

— Я не освою такую сумму.

— Почему?

— Для этого надо в тридцать раз увеличить товарооборот и, следовательно, темп работы и жизни. Я физически не выдержу.

— Конечно, надо увеличивать объемы работы, развиваться. Для этого мы и даем вам деньги.

— Деньги надо возвращать, а я быстро этого не сделаю.

— Мы не торопимся и сроки не устанавливаем, пусть вас это не волнует. Что скажете, Валентин Николаевич? — обратился он к Углову, разрешая ему вступить в разговор.

Валентин Николаевич держал не долгую речь, сказал, что он пристально наблюдает за мной вот уже два месяца, что моя энергия, профессионализм, умение организовать работу и правильно видеть людей, убеждают…

Вспоминая эти далекие события, я думаю, что с тех пор мы сильно изменились. Мы не стали хуже, но и не сделались лучше. Мы стали совсем другими, и это печалит. В нас больше ничто не трепещет, не волнуется, нас не озаряют чувства, мы потеряли способность пленяться. Все уподобились большим синтепоном куклам, по которым можно колотить сколько угодно, но до живого тепла не достучаться. Да и внутри нас теперь — весы и калькулятор. И все-то мы взвешиваем, все прикидываем. Исчезла безоглядность поступков, ушла романтика, померкли идеалы. Преувеличенная самоуверенность отравила наши представления о радостном ожидании.

Мы еще поговорили о пустяках.

К счастью, тогда мы еще были живыми горячими людьми. Изумительная прихоть объективности, состоявшаяся независимо ни от кого, соединила нас, таких разных, зачем-то оказавшихся нужными друг другу. Что черпали мы для себя в этой встрече на перекрестке лет и событий? Какой заряд получали наши души? Совсем незнакомые, сдержанные и рассудительные, по неизвестной закономерности переплелись мгновениями жизни, прониклись внезапной, нечаянной симпатией. Какой напиток мы пили?

Оставшийся для меня тайной Виктор Михайлович, сказал в завершение мистически знакомую фразу:

— Дальше работайте самостоятельно. Возможно, мы больше не встретимся. Знайте, что вы ничем не связаны.

Валентин Николаевич как-то бережно, с тихой заботливостью вывел меня из кабинета, вышел со мной на улицу. Значительность момента сделал его смирным, торжественным. Словно исполненные таинства, долго и пытливо всматривались мы в глаза друг другу. У него, как всегда, вздрагивали брови над немигающими ресницами. Но ничего нам прочитать не удалось, будущее не раскрывало перед нами свои тайны.