Любовь Овсянникова - Вершинные люди

— Ну как, выкусили со своим арбитражным судом? — хорошо поставленным голосом, натренированным на чтении проповедей и пении псалмов, спросил далеко не преподобный отец Ермолай. — Сидите и не рыпайтесь, пока целы.

Он еще что-то хотел сказать, даже глотнул для этого новую порцию свежего воздуха, но я, пользуясь его паузой, положила трубку. Знаю я эти речи, опять бы ввернул что-нибудь насчет моих рук, ног и печени, мне уже и так от его голоса становилось тошно.

И в этот миг по магазину потянуло прохладным сквознячком, совершенно беспричинным, как казалось, так что я поежилась не только от свежести, но от его мистического происхождения. Слева от меня был вход, справа — окно, прямо — торговый зал и дальше вход в подсобные помещения, сзади — полка с книгами и стена. В этом пространстве ничего не изменилось, а необъяснимый озноб появился и нарастал, как при чтении готического романа.

И только через четверть часа бесшумно открылась дверь, и в зал вошел значительный человек. Да, значительный. Он и сам о себе так думал, но и окружающее пространство об этом догадывалось, оно как-то потеснилось, впустило его в себя и стушевалось. Мужчина был высок ростом, не тонок в кости, но худ, модно и добротно одет, держался уверенно, пожалуй, даже слишком, чем напоминал чванливых римских богов. И все же не это в нем поражало, а другое — морозящий воздух вокруг него и еще то, что почувствовалось вблизи, — холодная, безжалостная опасность. Это был человек от моего конника, я поняла это прежде, чем он представился.

В кабинете он просмотрел мои бумаги, расспросил, как происходило заключение договора и как сторонами исполняются обязательства. Я рассказала. Он слушал сосредоточенно, в конце удовлетворенно кивнул. По его сдержанным реакциям я поняла, что дело стоящее, он видит в нем полезную перспективу, что и для меня было, видимо, неплохо.

— Завтра к вам придут люди. Скажут, что от меня, — говорил он, а мне казалось, что по мне проводят лезвием бритвы, — еще раз расскажете им то, что рассказали мне.

— А дальше? — спросила я.

— Что дальше?

— Что с нами будет дальше: со мной, с попом, с вами?

— Вы начнете получать оговоренную устным договором аренду. О попе вам знать не обязательно, он свое получит. А меня дай бог вам больше не видеть, — я сжалась в комок от последних слов, и он это заметил, решил смягчить их: — это будет означать, что у вас все хорошо.

До конца дня не прошел мороз, сковавший меня от вида и речей переговорщика. От него струилось столько всего до крайности рискованного, немигающе бездушного, категорически противопоказанного здоровью, отчаянно противоположного радости, зачеркивающего все значения кроме его личных, что бежавшее тепло никак не могло вернуться и снова дохнуть на меня в прежнюю силу. От леденящей, расчетливой приценки хищника оно потеряло свою божественную способность быть и согревать. Этот визитер пришел из-за тех граней, где люди не живут — и от него веяло именно теми страшными далями. И это бросало в смертельную дрожь, насылало трепет.

Только дома я обнаружила то, что мной завладело, и нашла для него определяющие слова — предчувствие неизбежного конца. И сразу же оно превратилось в осознание неизбежного конца — дрожь и трепет переменили качество, и стали касаться отнюдь не одного попа. Стало ясно, что вокруг меня затевается нечто гибельное, превышающее простое мужское разбирательство с парой взаимных зуботычин. Мне первой грозит опасность, значит, я что-то не так сделала. Видимо, приватные скандалы с недобросовестными партнерами нельзя передоверять третьим лицам. Но что же тогда делать, если я оказалась в уязвимом положении, если не могу сама отрезвить зарвавшегося партнера, а одной настойчивости мало, чтобы отстоять свой интерес? Разве грешно в этом случае искать помощи, защиты? Разве надо, чтобы со мной расправились как с жертвой? Почему я не могу опереться на подставленное плечо? Ведь существует правда не моя и не попа, а правда сделки, ее-то и надо отстоять.

В этих сомнениях прошла бессонная ночь. Чем дольше я размышляла, сопоставляла, взвешивала, тем больше понимала, что мои переговорщики снимут с попа деньги и исчезнут — остальное их интересовать не будет. Зачем оно им? Они даже не помыслят отслеживать, платит поп аренду или продолжает игнорировать договор. Так что тут я ничего не приобрету, если не считать, конечно, новых неприятностей — весьма сомнительного выигрыша. Действительно, я дам повод разорвать меня, как только мой обидчик откупится и поймет, что опасность исчезла вместе с моими переговорщиками и его деньгами. Я снова останусь один на один с ним, только общипанным и разозленным, а защиты рядом как не было, так и не будет. И возможно, этим толкну его на еще худшие безрассудства.

Такой ход меня меньше всего устраивал.

Настал день… Мы с мужем пошли на работу, где давно уже не толпились покупатели, где с обидой на разрисованных переплетах стояли позабытые книги.

В магазин пронырнули двое — типичные урки по виду: маленькие, нервно пританцовывающие на каждом шаге. Ну, сейчас начнут таскать книги, подумала я и посмотрела на них открытым взглядом. Но нет, они точно таким же крадущимся манером подошли ко мне и сказали, что прибыли от моего переговорщика. Ну и публика… — я с недоумением смотрела на них. Не знаю, кого я предполагала увидеть, но только не это…

— У меня все проблемы решились, — сказала я им. — Извините, что так получилось.

— Уже? — нагло ухмыльнулся один, многозначительно посмотрев на второго, и мне показалось, что сейчас они выхватят финки и воткнут мне в бока. — Неужели так быстро? — не знаю, как характеризовать этот хриплый голос, но его тембр и интонации, выговор — свидетельствовали о многих годах исключительно специфических бесед, недобрых, угрожающих, хотя внешне оба шустрика держались вежливо.

— Не так уж и быстро, — не замечая угроз, приправленных ядом, как можно мягче сказала я. — Мне это досталось трудом. Я ведь не сидела, сложа руки, а действовала. Но сегодня с утра долгая эпопея завершилась — поп со мной расплатился.

— И что, вы от наших услуг отказываетесь?

— Так получается. По-моему, весьма неудобно получилось перед вами. Я приношу тысячу извинений.

— Так и передать выше?

— Да, передайте объяснения, извинения и мою благодарность. Ваша отзывчивость поддержала меня на последнем этапе.

Они ушли.

А вечером мне позвонил мой экспансивный, милый, хохотливый конник.

— Скажите мне спасибо! — кричал он. — Кто так делает? Вы пригласили на работу серьезных людей, а потом дали отбой. Так нельзя! Если бы не я, вас бы уже порезали на ленты.

— Но что я должна была делать, если вопрос решился?