Любовь Овсянникова - Вершинные люди

Пленка памяти прокручивается дальше. Вот стремительные шаги из кабинета, скупые, но внятные объяснения секретарю. Крупные кисти рук, красивые ухоженные пальцы. Время от времени он подносит их к слегка поджатым губам и легко касается большим и указательным пальцами уголков рта, смахивая там что-то несуществующее. В словах, движениях, позе — предельная лаконичность, сдержанность до скупости, до рациональности. И во всем ощущается скрытая энергия, как будто заключено в нем нечто неуемное и он все сдерживает его выплески наружу.

Недоумение оставалось. Необычное состояние спортивности, подтянутости, физической силы, всего очень мужского, что ассоциируется с суровостью и хмуростью внутреннего мира, и поразительной мягкости и одухотворенности лица — оставляло простор для размышлений и фантазий, для тайного упоения им. Они не надоедали, были желанны и приятны. И я представляла себе яркую звезду, не сжигающую, но излучающую тепло и свет, едва только прикоснешься к ней. Боже правый, как близка я была к истине! И как ошибалась!

***

Дверь открыл муж, и тут же его огромные синие глаза удивились, а затем забеспокоились, в них читался вопрос. Но вместо ответа я произнесла, завершая беседы наедине с собой, непонятным для него восклицанием:

— Так много всего в одном человеке!

С нами так происходило часто. Один задает конкретный вопрос, а другой отвечает на тот, что по логике разговора должен быть задан только третьим или четвертым. Пропущенные вопросы и ответы сами собой становились понятными, а последняя произнесенная фраза служила мостиком к следующему периоду диалога с увеличенной амплитудой колебаний информации.

Он впустил меня в дом, успокоившись, видимо, тем, что со мной произошло очередное приземление на ухабе, не больше того. А это, конечно, не стоило внимания. Сказанную мною фразу можно было отнести ко мне самой, ибо во мне иногда было-таки чего-то много, когда я пыталась совершить не присущее мне, например, парить над землей.

Весь вечер мы провели привычным образом — сохраняя молчание. Каждый занимался своими делами. Что касается меня, то Нога моя была свободна (стирка, уборка) и продолжала процесс копания в своих впечатлениях. С моим мужем молчать легко, так как это его любимое состояние. Я в отличие от него разговариваю с большим удовольствием. Но на работе разговоров у меня хватало, я пресыщалась общением, и дома тоже не против была помолчать. Все же без некоторых фраз обойтись было невозможно. Из этих соображений я сказала:

— В июле едем на отдых. Разрешили.

— Прекрасно. У меня тоже все устроилось.

Снова повисла тишина. Заглянув через плечо в бумаги мужа, я увидела формулу очередного прогиба конвейерной ленты в пунктах загрузки. Понятно, оформляет новое изобретение. Если бы их еще можно было внедрить! Но, похоже, наука становится никому не нужной, и только такие энтузиасты, как он, еще продолжают ею заниматься всерьез.

Когда я ожидала меньше всего, муж спросил:

— О ком ты говорила?

— Что говорила? — не сразу сообразила я.

— Что всего много.

— А-а, — протянула я. — У директора видела. Не знаю, кто он, но, видимо, интересный человек. Запоминается с первого взгляда.

— Чем? — уточнил муж для поддержания разговора.

— Внешне он не выделяется из толпы. Но когда говорит… — я остановилась, подбирая слово, затем уточнила: — Хочется сказать: «тогда в нем чувствуется что-то нездешнее», но он как раз очень здешний. Может, правильнее сказать, что чувствуется недюжинность — качество, действительно, не присущее большинству. Да, пожалуй, я нашла нужное слово. Он — недюжинный человек.

— Ого! — воскликнул Юра. — Наверное, забрел в ваши тусклые лабиринты нормальный интеллигент и ты, заскучав там, вообразила невесть что.

— Ты прав. Там, где обитаешь ты и откуда ушла я, интересных людей больше. Действительно, — размышляла я вслух, — мне это не пришло в голову. Он похож на толкового технаря. Но что ему у нас надо было?

На сленге научных работников слово «технарь» означает человека из среды научно-технической интеллигенции. В отличие от физматов, занимающихся сугубо теорией в точных науках, технари — прикладники. Они решают конкретные задачи производства, для чего им необходимо знать теорию, в частности математику, подчас лучше, чем ее знают физматы, ибо, если задача поставлена и ее надо решить, а методов не хватает, то это никого не интересует — изволь разрабатывать новые методы сам, что и приходилось делать.

Считаясь по когда-то давно укоренившемуся мнению менее престижной категорией научных работников, чем физматы, технари со временем оказались обладателями более глубоких и разносторонних знаний, были эрудированнее, мобильнее в деятельности. Кроме того, они многое умели делать своими руками, то есть были первоклассными ремесленниками: слесарями, электриками, механиками и так далее.

Вообще технари в эти годы соответствовали понятию «интеллигенция» более чем какая-либо иная прослойка населения. Они ничего не имели в своем распоряжении, кроме знаний, — ни власти, ни материальных ценностей. Не были они связаны и с оказанием услуг, как, например, врачи, журналисты или юристы. Поэтому дополнительных доходов не имели: воровать — нечего, взятки брать — не за что.

Единственное свое преимущество — знания — приумножали и оттачивали, поддерживая себя в хорошей профессиональной форме, и не только профессиональной. Технари заботились о своем кругозоре, ибо оно имело немаловажное значение для их реноме. Именно они были настоящими ценителями муз. Не избалованные жизнью, они искали в искусстве не снобизм, не вычурность, а талант и самобытность, безошибочно улавливая и определяя их мерками своей души и своего опыта, выверенного на научном творчестве. Это их безукоризненный, требовательный, изысканный вкус определял, чему в искусстве быть и слыть, а чему забыться. Зачастую они были людьми одаренными не только в области избранных знаний, но всесторонне. Своим талантом многие из них обогащали поэтическое творчество, как Сергей Андреев, Михаил Селезнев, прозу — Виктор Пронин, Александр Кабаков, Виктор Савченко. Я называю лишь своих земляков.

— Наверное, сдавал в печать монографию или сборник, — прервал молчание Юра после затянувшейся паузы.

— Очень похоже, — с облегчением согласилась я, освобождаясь от навязчивых мыслей.

Какое-то время спустя я снова увидела заинтересовавшего меня незнакомца. Он ходил у нас по коридорам, курсировал из кабинета в кабинет, и, судя по этим перемещениям, действительно курировал выпуск издания. Мимоходом я отметила, что туда, куда другие заказчики несли полные сумки «подарков» (взяла это слово в кавычки потому, что это были взятки), он входил с пустыми руками, видимо, успешно решал там вопросы и выходил, долго не задерживаясь. Двигался торопливо, но без суеты, стремительно, но без рывков и при этом всегда был погружен в себя, имел вид человека, пребывающего не здесь.