Любовь Овсянникова - Вершинные люди

При встречах, которые иногда случались, он меня не замечал, даже когда я делала попытки поздороваться с ним. Это задевало, но не очень. Я пресекла свои попытки расстроиться и тоже начала делать вид, что не вижу его. Возможно, он и в самом деле не замечал тех, на кого не был нацелен.

Посещения им типографии становились все реже и реже, и однажды совсем прекратились.

Сейчас я не могу объяснить, почему мне не пришло в голову спросить о нем у директора или у сотрудников других отделов, например, производственного или бухгалтерию. Невероятно! Чувствовать его неординарность, думать о нем, ждать встреч, даже мечтать — и не сделать попыток к тому, чтобы узнать, кто он.

Как будто мне было предопределено хранить в себе все, чем я наполнялась от него, не признаваться никому, как магически он на меня влияет, держать это подальше от других, словно тайну, мне одной предназначенную к разгадке. Я вела себя так, будто окружающий нас с ним мир жил в измерениях серых и безветренных, и не способен был постичь великое чудо зарождающегося духовного родства.

Но все, о чем я так подробно рассказываю, было только мигом, пронесшимся божественным веянием над полем рутинных сражений, составлявших мою жизнь. Принужденная воевать мыслями, душой и сердцем, прикованная к этой безрадостной, изматывающей судьбе, я вскоре забыла об этом миге, как и о самом незнакомце, навеявшем его.

Поезд из Днепропетровска отправлялся поздно вечером, совсем поздно, когда уже не только выдохся дневной зной, но асфальт, дома и люди успели немного остыть под мягким, охлаждающим дуновением ветерка. Ехали мы всю ночь и наутро оказались в новом, странном для меня городе.

Это была моя первая встреча с Бердянском.

Объездившая, в пору работы в науке, всю Великую Родину (пишу с большой буквы, потому что имею в виду СССР, который в то время еще пребывал во славе, ибо не знаю, как мне теперь называть эту территорию), я почти не знала городов Украины. Удивительного в этом ничего не было — я работала в научно-исследовательском институте союзного значения, принадлежащего металлургической отрасли, и по Украине почти не ездила. Бывала разве что в Днепродзержинске и в Кривом Роге, даже в Запорожье не пришлось побывать. Но зато — Липецк, Сургут, Новокузнецк, Челябинск, Нижний Тагил… Ах, моя молодость необъятная!

Ночные поездки не утомительны, они похожи на перелет на ковре-самолете. Я относительно любила их, когда приходилось куролесить по полмесяца в ежемесячных командировках: легла спать в одном городе, а проснулась — вот уже и тут. Относительно — потому что оказаться на новом месте с утра предпочтительнее, чем к ночи.

Но когда едешь в отпуск, то хочется адаптироваться к новому месту и к новому состоянию — отдыха — постепенно, хочется по пути медленно впитывать происходящие перемены, не только ландшафта, но и всего, что к нему привнес человек, а также лиц и обычаев.

Оказавшись — вдруг, резко, сразу — утром в Бердянске, я почувствовала легкое разочарование и удивление.

Во-первых, на меня обрушилась досада от вида маленького, сонного, захолустного местечка. Бердянск оказался застроен густо стоящими, старыми, покосившимися и прилепившимися частными домиками, построенными, что называется, из подручного материала — необрезная доска, шифер, жесть, еще невесть что. Все это сочеталось в невероятных комбинациях и создавало жалкую архитектуру бесчисленных самодеятельных ремонтов и пристроек. От города, имеющего известность курорта, я этого не ожидала.

Во-вторых, что явилось продолжением «во-первых», меня поразило, как мог уцелеть за эти годы унификаций, стандартизаций, урбанизаций, нивелирования и массовости, местный колорит, хотя бы он только и был выражен в частных постройках. Татарские мазанки, своеобразная форма крыш и такая же своеобразная форма покрывающих их черепиц, были совершенно изумительны, и повергли меня в уныние от осознания собственного невежества. Но ведь это запорожские земли, которые еще недавно — каких-нибудь полвека! — были днепропетровскими! Причем здесь эти восточные мотивы?

Но я не успела впасть в окончательную меланхолию ни от неожиданности впечатлений, ни от обнаруженных пробелов в образовании — нас встретили прямо на вокзале знакомые и отвезли прочь от людей почти на конец Бердянской косы в пансионат «Меотида», принадлежащий местному Стекольному заводу.

Мы поселились в уютном номере второго этажа с видом на море. Тут была горячая вода! — редкость в здешних местах, свой кинотеатр, отличный пляж с чистым песком, море воздуха, море комаров и… море воды, конечно. На все двадцать четыре дня мы затерялись от глупой людской суеты на узкой полоске земли, уходящей далеко в Азовское море и отсекающей от него теплую, рапную, лечебную отмель — лиман. Азовские лиманы слывут обителью комаров, но зато, какие в них водятся бычки: простодушные, они хватают крючки даже без наживки! Но мы редко переходили на эту сторону косы — рыбалка оставляла нас равнодушными.

С отпуском нам повезло. Устраивало все: отдаленность от мира, бездумность существования, однообразие дней и пейзажа. Казалось, мы погрузились во временну'ю паузу, окунулись в девственность простора. Стояла чудесная погода — солнечная и безветренная. Ленивые потоки воздуха, где-то выше над Ногами перемешивающие испарения земли и моря, ветром назвать было нельзя.

Все дни мы лениво проводили на пляже. Ни возня и неуемность ошалевших детей, ни окрики родителей, ни мячи и музыка подростков — ничто не мешало нам. Словно будучи извечной принадлежностью этих песков, мы млели под солнцем, изредка переворачиваясь с боку на бок.

На Азовском море — первозданный покой. Мелководное, оно не гудит глубинами, не шумит, не рокочет, не плещет, не бьет волной. Как прирученное животное, оно добродушно лижет вам ноги, обнимает и колышет в своем лоне, или шаловливо отталкивает от себя вдруг набежавшей волной. Прогреваясь до самого дна, исторгает из себя, выбрасывает в свои испарения всю мощь мирового океана — его пряность и аромат, сообщая им остроту и тягучесть, делая их обволакивающими и целебными. Тонким слоем, конденсируясь из надводной части на вашем теле, оно растекается по нему, защищая от палящих лучей солнца, пропуская к порам кожи только то, что ей полезно, и отражая от нее лишнее. Под его благодатным воздействием вы покрываетесь темным загаром, который не шелушится, а держится долго-долго и почти через всю зиму проносит запах лета.

Домой я возвращалась неотразимо красивая — темная блестящая кожа; бледный, еле просвечивающий, румянец на щеках, сообщающий лицу девичью одухотворенность; худая, стройная и длинная фигура с копной густых соломенных волос, уложенных в замысловатый узел где-то высоко над землей, на макушке.