Михаил Садовяну - М. Садовяну. Рассказы. Митря Кокор. Л. Ребряну. Восстание

Григоре слушал рассеянно. Ясно лишь одно — денег он не получит, все остальное болтовня. Пока собеседник разглагольствовал, он неотступно думал о том, что если, несмотря на все объяснения и заверения, он категорически отвергнет просьбу фирмы об отсрочке, то армянин сразу же выплатит долг, так как не может допустить, чтобы его вексель опротестовали, — это было бы равноценно краху фирмы. Но поступить так — значило порвать отношения с фирмой, с которой его отец ведет дела вот уже двадцать лет и которая часто шла ему навстречу в трудную минуту. Вправе ли он взять на себя ответственность за подобный отказ? А если он согласится на отсрочку, то как быть с долгом Румынскому банку? Да и домой невозможно вернуться с пустыми руками… В конечном счете он не отказал, но и не согласился, а лишь заявил, что даст ответ завтра по зрелом размышлении.

От хлеботорговца Григоре кинулся за советом и помощью прямо к Думеску, но не сумел его повидать, так как тот был на важном совещании. Пришлось оставить записку с приглашением на ужин. Правда, Григоре знал, что Думеску обсуждает серьезные вопросы только в своем кабинете, но надеялся, что за столом ему удастся хотя бы подготовить почву. С этой же целью он захватил с собой и Балоляну. Лишь теперь, когда было уже поздно, он понял, что весь план, представлявшийся ему весьма хитроумным, по сути дела, просто ребяческая глупость. Правильнее всего было бы подождать до следующего дня, поужинать с молодым трансильванцем и теперь спокойно спать, а не мучиться бессонницей.

Попрощавшись с Титу Херделей, Григоре вошел в свою комнату, сразу же встретился глазами со взглядом Надины с портрета и разозлился. Вспомнил, что из-за нее (раньше он бы сказал «из-за любви к ней») он взял ссуду в Румынском банке, как раз накануне ее сюрприза с подарком. Тогда он думал, что ее решительный отказ задержаться в усадьбе более чем на двадцать четыре часа объясняется лишь отвращением к «уродливой и лишенной элементарных удобств лачуге», как она называла старинный дедовский особняк в Амаре. Чтобы задобрить жену, Григоре решил воздвигнуть новую усадьбу, настоящий замок, достойный ее красоты. Правда, отец был очень огорчен тем, что особняк, в котором увидели свет и провели свою жизнь четыре поколения их предков, уже не удовлетворяет Григоре. План сына он расценивал как начало разорения. Строительство было начато и доведено до конца лишь благодаря ссуде, выданной Румынским банком. Надина высоко оценила любезность мужа, провела в Амаре две недели, устроила новоселье, а затем соскучилась и возвратилась в Бухарест. Никто не вправе требовать от нее, чтобы она заживо похоронила себя даже в роскошном склепе. Фотография, точная копия этой, что висит здесь над кроватью, но в простой деревенской раме, соответствующей обстановке, осталась в Амаре скрашивать одиночество Григоре. А кроме того, остался и долг Румынскому банку, которому за три года он не выплатил еще и половины денег.

С Надиной Мирон Юга познакомился в то время, когда Григоре находился в Берлине. Ее отец Тудор Ионеску еще раньше купил у Теофила, брата Мирона, два поместья — Бабароагу и Леспезь, по соседству с Амарой. Новый помещик сразу же после подписания купчей заехал к Мирону Юге и учтиво попросил у него совета, как лучше хозяйничать на приобретенной земле. В действительности же визит был простым предлогом для знакомства. Тудору Ионеску и в голову не приходило утруждать себя обработкой своих поместий. Еще до того, как окончательно оформить покупку, он подыскал арендатора и сговорился о сумме, которую тот будет ему выплачивать.

Позже Мирон Юга узнал, что Ионеску — разбогатевший выскочка, приехавший в Бухарест сравнительно недавно и купивший там несколько доходных домов. С тех пор как были проданы поместья, прошло уже лет двадцать. А несколько лет тому назад, как-то на пасху, сосед снова навестил Югу, на этот раз вместе с сыном и дочерью — Гогу и Надиной. Между братом и сестрой была большая разница в возрасте — Гогу перевалило за сорок, а Надине еще не исполнилось и двадцати. Тудор Ионеску рассказал Мирону Юге, что был женат три раза, Гогу — плод первого брака, а Надина — третьего. Так как он сменил сейчас арендатора, то привез обоих, чтобы показать им поместья, тем более что вскоре они перейдут в их владение. Бабароага будет принадлежать Надине, а Леспезь — Гогу. Как только они обзаведутся семьями, он отдаст им поместья и по одному дому в Бухаресте. Все остальное тоже будет принадлежать детям — каждому достанется его доля, но лишь после смерти отца. «Долго ждать им не придется, мне ведь уже перевалило за семьдесят, — пояснил Ионеску, спокойно улыбаясь. — Не хочется только умирать, пока дети не совьют своего гнездышка». Особенно тревожил старика Гогу. Слишком уж часто отказывался тот жениться и теперь превратился в старого холостяка. О судьбе Надины беспокоиться, конечно, нечего — такая в девушках не засидится, от женихов отбоя не будет. Мирон Юга взглянул внимательнее на девушку и подтвердил, что так оно и есть. В следующие три месяца, пока Григоре еще жил в Германии, старый Юга часто возвращался мыслями к Надине, будущей хозяйке поместья Бабароага… Распыление дедовских земель глубоко его огорчало, и он с радостью бы их скупил, но Теофил требовал тогда наличных денег. Ну что ж, если ему не удастся осуществить свою мечту и объединить родовые земли семьи Юги, то на смертном одре он завещает это Григоре…

Тогда Григоре было двадцать четыре года. Он поехал в Германию, чтобы специализироваться в вопросах сельского хозяйства, хотя в Бухаресте закончил юридический факультет, правда, не намереваясь заниматься адвокатской практикой, а лишь желая получить высшее образование. Поехал он на три года, но через год умерла мать, и отец попросил его вернуться домой, плюнув на всю эту ненужную науку. С неимоверным трудом удалось сыну выпросить позволение провести в Германии еще год.

Из-за границы Григоре привез уйму смелых планов и бесспорных решений самых сложных проблем. Старик внимательно выслушал его, ни разу не вспылив, как опасался Григоре. Он, по-видимому, считал, что подобные великодушные порывы свойственны молодости и мальчик опомнится, как только столкнется вплотную с трудностями жизни. Вместо того чтобы опровергать «теории» сына, он как-то заметил Григоре, что был бы рад, если бы тому понравилась дочь Тудора Ионеску. Григоре сразу же понял, что именно обрадовало бы отца, и заявил, что в выборе спутницы жизни он не может руководствоваться утопиями, ибо прошлое не возвращается, как бы мы этого ни хотели.

— Ты только посмотри на девушку, а утопии я возьму на себя, — иронически усмехнулся отец.

Когда Григоре увидел Надину, он действительно забыл обо всем на свете и с тех пор мог думать только о ней. Месяц, предшествовавший свадьбе, и последующие три, когда они путешествовали по Греции, Италии и Испании, принесли ему величайшее счастье. Тогда Надина действительно была его женой, принадлежала ему, и только ему. Он мечтал, чтобы так было всегда: чтобы в ее душе и мыслях не существовал никто, кроме него. Григоре терзала ревность, тем более мучительная, что он стыдился в ней признаться. Он пытался соблазнить Надину жизнью в поместье отнюдь не ради того, чтобы она привязалась к земле, а лишь стремясь уберечь молодую жену от соблазнов большого города. Его любовь выдержала четыре года терзаний, пока он не смирился с утратой своих сокровенных надежд. Он даже согласился, чтобы его Надина вновь поехала за границу, на этот раз одна! А за те три месяца, что прошли со дня ее отъезда, он получил от нее ровно три письма, и во всех трех она только и делала, что просила денег…