Михаил Садовяну - М. Садовяну. Рассказы. Митря Кокор. Л. Ребряну. Восстание

— Вот хорошо, что бог тебя привел, Кирилэ!.. Ты-то уж беспременно должен знать!..

Корчмарь воспользовался случаем, чтобы встряхнуть посетителей:

— Что же вы все на ногах стоите, люди добрые, только проходу мешаете? Присаживайтесь к столу, не укусит он, да и денег я с вас не потребую! Вот так!.. Ну, садитесь, садитесь поудобнее, братцы! Садись ты первым, господин староста, за тобой и другие потянутся.

Наконец ему удалось всех усадить и подать выпивку.

Мужики толковали о Бабароаге, и громче всех шумел староста — Ион Правилэ, доказывая, что будет несправедливо, коли те, кто побогаче, отхватят еще земли, а бедняки так и останутся ни с чем.

— Вот так он меня изводит уж битый час! — кинул в сердцах Лука, обращаясь к Кирилэ.

— Так ведь староста прав, — вмешался Трифон Гужу. — Нехорошо ты поступаешь, дядюшка Лука! Нет, нехорошо!.. Ежели вы стараетесь скупить всю землю, как же после этого король сможет раздать ее мужикам?

Мужики одобрительно загудели, и Лука поспешил ему возразить:

— Кто это тебе сказал, что король раздаст мужикам землю?

— Весь народ это знает, только вы не хотите слушать! — укоризненно ответил Трифон.

— Должен он поделить, иначе житья нам больше не будет! — поддержал его чей-то густой и глухой голос, словно донесшийся из-под земли.

Лука Талабэ понял, что большинство настроено против него, и продолжал другим тоном:

— Хорошо, кабы вышло по-вашему, братцы, но только опасаюсь я, что мы-то останемся лишь при словах, а землей другие будут пользоваться!.. Что ж это, Трифон, выходит? Разве я для себя стараюсь, а не для всех?.. Я, слава богу, худо-бедно, но на черный день откладываю… Только думаю — почему ж это другие должны завладеть землей, которую мы обрабатываем? Почему мы не можем все сообща сложиться и откупить ее? Ведь поделю-то я ее не с одним Марином Станом, а со всеми честными людьми, которые работать хотят. И с тобой, Игнат, и с тобой, Трифон, и со всеми, кто пожелает, только бы помог нам господь бог заполучить поместье… Что, разве я неверно говорю, люди добрые?

Увещевал он их еще долго. Староста лишь насмешливо улыбался, обиженный тем, что крестьяне действовали от него тайком. Кирилэ Пэуну было почему-то стыдно. Его так и подмывало перебить Луку, но он не осмеливался разрушить его надежды. Однако когда Лука стал рассказывать, что Платамону из-за Бабароаги даже ездил в Бухарест, он счел, что наступила подходящая минута, и пробормотал:

— Да, был он там и, кажись, не попусту съездил.

Лука сразу осекся. Бусуйок подошел к столу, чтобы лучше слышать.

— Так что ж ты молчал, пока мы торговались да ссорились, коли у арендатора и документ уже в кармане? — рассердился Правилэ, когда Кирилэ рассказал обо всем, что узнал от Платамону.

Люди вокруг недовольно ворчали, и староста, забыв о своей обиде, озабоченно вздохнул:

— Так…

Лука Талабэ, который все еще не мог прийти в себя от изумления, невольно встал и процедил сквозь зубы:

— Ну уж нет, мы не позволим так над нами измываться!

Другие, кто помягче, кто твердо, его поддержали.

— Нет, не позволим!..

Столица весело смеялась в убранстве трехцветных флагов, развевавшихся на зданиях государственных учреждений. Каля Викторией посыпали тончайшим серым песком. Толпа залила тротуары. Желтое солнце равнодушно выглядывало из-за туч. Королевский кортеж медленно двигался к Кафедральному собору. Эскадроны почетного эскорта цокали копытами по булыжной мостовой. Во главе процессии ехал, стоя в пролетке, префект полиции в сдвинутом на затылок цилиндре; весь в сверкающих позументах и галунах, он, будто избалованный капельмейстер, горделиво размахивал руками и изредка оглядывался на шествие.

Палата депутатов глухо жужжала, как пчелиный улей перед роением. Трибуны для публики, заполненные нарядными дамами, казались клумбами пестрых цветов. Бриллианты сверкали, как утренние капли росы на бархатистых лепестках. Даже дипломатические ложи были расцвечены яркими мундирами военных атташе, рядом с которыми угрюмо чернели фраки иностранных послов.

В зале блестели белоснежные манишки, лысины, ордена. Сотни избранников народа пожимали друг другу руки. Перед председательской ложей бурлил настоящий водоворот фраков. Представители нации то и дело поднимали глаза к трибуне гостей, выискивая своих друзей или же посылая воздушные поцелуи сияющей в цветнике даме.

— Вот и Гогу! — взволнованно шепнула Еуджения улыбающейся Надине.

Гогу Ионеску весело подавал им снизу какие-то никому не понятные знаки, на которые Надина, предполагая, что он спрашивает, довольна ли она местами, отвечала, беззвучно шевеля губами:

— Очень хорошо. Мерси! Прекрасно! Ты оказался на высоте!

Гогу исчез среди фраков, но через несколько секунд снова вынырнул под руку с Раулем Брумару, который усердно кланялся и что-то говорил, но что именно, разобрать было невозможно.

— А этот как попал в зал заседаний? — спросил Григоре, наклонившись из-за спины Еуджении.

— Что ж тут такого? — удивленно переспросила Надина. — Он ничего не пропускает. А кроме того, у него столько связей, что перед ним открыты все двери.

Вдруг в зале все засуетились. Новые и новые фрачные пары протискивались через боковые двери. С правой стороны торжественно вплывали архиереи, сияя своими расшитыми одеяниями, с левой — генералы в парадных, затканных сверкающим шитьем мундирах. На возвышении выстраивались в ряд важные господа. Около одной из дверей кто-то испуганно крикнул:

— Его величество король!

На мгновение воцарилась напряженная тишина, которая тут же взорвалась шквалом рукоплесканий; они прекратились только тогда, когда король взял из рук главы правительства лист бумаги, вынул очки, не торопясь вздел их на нос и начал читать:

— Господа сенаторы! Господа депутаты!

Почти после каждой фразы раздавались аплодисменты, то тише, то снова громче, вынуждая короля останавливаться и поглядывать поверх очков на мозаику лиц, обращенных к нему тысячью взглядов, сливавшихся, точно тысячи лучей, в фокусе волшебной линзы.

— …моя постоянная забота о процветании трудолюбивого крестьянства, мощной и здоровой основы государства, от которой зависит будущее нации.

К гулу рукоплесканий присоединился теперь и пересохший от волнения голос Григоре:

— Браво! Браво!

Надина чуть повернула голову и с укоризной посмотрела на мужа.

Чтение королевского послания окончилось, овация проводила короля до выхода, и все потянулись из зала.

— Очень милый спектакль! — прощебетала Надина. — Правда? А король какой душка!

На улице — элегантные экипажи, шумные автомобили, улыбки, рукопожатия. Военный оркестр почетного караула грянул бравурный марш…