Михаил Садовяну - М. Садовяну. Рассказы. Митря Кокор. Л. Ребряну. Восстание

Прежде чем идти к Надине, он решил предварительно поговорить с Думеску, а затем, после того как он узнает цену и условия оплаты, уточнить все по существу. Григоре, который должен был встретиться с Балоляну, проводил отца до самого банка. По дороге старик то и дело рассматривал бесчисленные афиши, призывающие публику на всевозможные празднества и развлечения.

— Да, здесь люди живут весело! — презрительно пробормотал Мирон. — Куда ни глянь, всюду только призывы к веселью и разврату. Им-то горя мало! Мы трудимся, чтобы они могли кутить.

Когда Константин Думеску увидел Мирона Югу, он просиял и обнял его с пылом, неожиданным для этого молчаливого и замкнутого человека. Потом поправил на носу золотые очки, что было верным признаком глубокого волнения; его обычно холодные глаза радостно смеялись. После первых сердечных вопросов и ответов Мирон сказал:

— Ты, дорогой Костикэ, наверное, занят, и я не собираюсь тебе мешать. В ближайшие дни мы встретимся и потолкуем по душам. А сейчас я займу у тебя не больше двух-трех минут. Дело вот в чем…

И он изложил суть интересующего его вопроса. Думеску слушал очень внимательно, но Юга заметил, что лицо его становится все более мрачным. Выслушав до конца, он ответил:

— Так вот, дорогой Мирон, мы слишком старые друзья, чтобы я колебался и не ответил тебе сразу же ясно и четко…

Ясный и четкий ответ Думеску сводился к категорическому отказу. Правда, он тут же подсластил его всяческими пояснениями. Теперь совершенно неподходящее время для покупки земли. У Мирона земли и так хватает. Были бы только здоровье и силы, чтобы всю ее обработать. Думеску отказывает ему в его же интересах. Если бы он не относился к Мирону так хорошо, то, конечно, одолжил бы ему любую сумму, так как банк всегда сможет получить ее обратно, продав имение Юги с аукциона. Но он, Думеску, предпочитает расстроить Мирона сегодня, чем разорить завтра. Поступая так, он лишь выполняет свой дружеский долг.

— Кроме того, Мирон, твои планы меня просто поражают. Ты что, витаешь в облаках? Ничего не видишь и не слышишь? Не чувствуешь, как грозно назревают события, как все трещит и разваливается?.. Завтра-послезавтра может произойти экспроприация всех крупных поместий, и что ты тогда сделаешь со своими долговыми обязательствами? Идея экспроприации распространяется все настойчивее и настойчивее. Я не даю ей никакой оценки, а просто констатирую факт. Параллельно нарастает брожение среди крестьян… Нет, нет, ты не относись к этому пренебрежительно. У тебя в поместье, может быть, и тихо, но крестьянские волнения — это реальность. Возможно, они-то и привели к мысли о необходимости экспроприации. Я точно не знаю. Кроме того, я не утверждаю, что опасность угрожает нам непосредственно сегодня-завтра. И этого я не знаю. Но она существует! И в такие дни нечего и думать о покупке новых поместий. Пока положение не прояснится, ценность земли весьма сомнительна. Так что… Ты не обращай внимания на вечно разгульную жизнь Бухареста. Это лишь симптом болезни. Эпидемия балов, танцев и пирушек всегда либо предвещает несчастье, либо по контрасту его подчеркивает. Чрезмерно сверкающий фасад обязательно скрывает за собой что-то гнилое. Солидная фирма никогда не нуждается в показном лоске и мишуре, не старается ослепить фасадом. Я лично не занимаюсь политикой и даже не интересуюсь ссорами политиканов. Но здесь, в банке, пульс жизни ощущается весьма отчетливо. А пульс нашей жизни слишком уж скачет. Наш организм лихорадит, Мирон. Мы должны соблюдать осторожность, пока не подыщем необходимое лекарство.

Однако доводы Думеску отнюдь не убедили Мирона Югу, напротив, глубоко обидели, хотя он и постарался не выдать своей обиды. Они расстались, условившись вернуться к этому разговору позднее, так как пока все свелось только к предварительному ознакомлению с делом… В глубине души Юга был уверен, что в конце концов Думеску уступит.

«Бедный Костикэ! — подумал, уходя, старик. — Хороший малый, только ограниченный, и таким он был всю жизнь, но все-таки он мне дорог!»

Его раздражение прошло скорее, чем он думал. Собственно говоря, ему и не следовало обращаться к Думеску, пока он не поладит с Надиной, так как это самое трудное. Деньги уж где-нибудь в Румынии он раздобудет, лишь бы найти им применение.

Надина, предупрежденная заранее, ждала его. Выглядела она прелестно и приняла старика, как всегда, радушно, словно ничего не произошло с тех пор, как они расстались в Амаре месяц назад.

— Я бы пригласила вас отобедать со мной, папа, только не знаю, можно ли?.. — сказала она с невинной и вопросительной улыбкой, вводя гостя в свою любимую гостиную.

— Конечно, Надина, я с удовольствием останусь, с большим удовольствием! — галантно согласился Мирон Юга.

Об обоих интересовавших его вопросах старик заговорил сразу же, еще до обеда. Начал он с того, что предложил ей помириться с Григоре, добавив, однако, что сын не уполномочил его на эти переговоры, но что он обязуется уговорить того во что бы то ни стало, если, конечно, она на это согласится. Надина отказала с улыбкой, но твердо. Ведь инициативу проявила не она, а Григоре. Она была не прочь продолжать совместную жизнь, хотя во многих отношениях у нее были причины для недовольства. Но теперь их семейные раздоры получили широкую огласку. Всему свету известно, что они разводятся. Если они передумают, то станут просто посмешищем. Кроме того, сегодня каждый из них еще может устроить свою дальнейшую жизнь, а завтра это будет значительно труднее. Мирон попытался ее переубедить, но Надина перебила его:

— Мне льстит ваша настойчивость, милый папа… Это доказательство любви, которое меня очень волнует и трогает. Но я вас прошу, — и она молитвенно сложила руки, — просто умоляю, дайте мне высшее доказательство вашей любви и… поговорим о чем-нибудь другом.

— Если твое решение действительно окончательно и бесповоротно, то о другом деле нечего и говорить… — обескураженно пробормотал старик и, помолчав, прибавил: — Со своей снохой я мог бы вести переговоры о продаже Бабароаги, но с бывшей женой моего сына это совершенно исключается.

Надина рассмеялась, обнажив жемчужные зубки.

— О, вы ошибаетесь, дорогой пап а !

Как раз наоборот. О продаже поместья по-настоящему можно говорить именно только с бывшей снохой. Она еще твердо не решила продавать имение и, конечно, не продала бы его, если б осталась с Григоре. Но теперь она продаст Бабароагу, как только получит возможность действовать самостоятельно. Ей было бы просто неприятно иметь какие-либо дела хотя бы по соседству с владениями Григоре. Она была бы рада избавиться от Бабароаги пораньше, но до оформления развода ничего не может предпринять, так как для этого потребовалось бы разрешение мужа. Она надеется, что все формальности по разводу будут закончены в течение месяца, самое большее — двух. Вот тогда она приедет в Леспезь, в усадьбу Гогу, и не вернется оттуда, пока не продаст земли.