Эрнест Хемингуэй - Райский сад

– Не обязательно. Мне нужен всего лишь черновой вариант, чтобы показать художникам.

– Понятно. А если я пока не хочу ее перепечатывать?

– Ты что, не хочешь, чтобы книга вышла? А я хочу. Должен же хоть кто-нибудь заниматься настоящим делом.

– Каким же художникам ты хочешь ее отдать?

– Разным. Мари Лоренсен, Пасхину, Дерену, Дюфи или Пикассо. Каждому по кусочку.

– И Дерен сюда же!

– Представь себе картину Лоренсен – Марита и я в машине. Помнишь, когда мы остановились по дороге в Ниццу?

– Об этом никто не написал.

– Так напиши. Наверняка это интереснее и познавательнее, чем писать о куче аборигенов Центральной Африки в краале, или как там это у тебя называется, облепленных мухами и покрытых струпьями. Или о том, как твой подвыпивший папаша, разя перегаром, бродит среди них, гадая, кого из этих маленьких уродцев он породил.

– Ну, началось, – сказал Дэвид.

– Что ты сказал, Дэвид? – спросила Марита.

– Я сказал, благодарю за удовольствие отобедать вместе со мной, – ответил ей Дэвид.

– Почему бы тебе не поблагодарить ее и за все остальное. Должно быть, она сотворила нечто невероятное, раз ты спал как убитый чуть не до вечера. Поблагодари ее хотя бы за это.

– Спасибо, что ты плавала со мной, – сказал Дэвид Марите.

– О, так вы плавали? – сказала Кэтрин. – Как мило.

– Мы заплывали очень далеко, – сказала Марита. – А потом отлично пообедали. А ты хорошо пообедала, Кэтрин?

– Кажется, да, – сказала Кэтрин. – Не помню.

– Где ты была? – мягко спросила Марита.

– В Сен-Рафаэле, – сказала Кэтрин. – Помню, я там останавливалась, но про обед не помню. Вот так всегда, когда я ем одна. Нет, я точно там обедала. Для этого я и остановилась.

– Приятно было ехать назад? – спросила Марита. – День такой чудесный, нежаркий.

– Не помню, – сказала Кэтрин. – Не заметила. Я думала, как быть с книгой, чтобы поскорее издать ее. Мы должны ее издать. Не понимаю, почему Дэвид заупрямился именно теперь, когда я взялась наводить порядок. Последнее время наша жизнь была такой беспорядочной, что мне вдруг стало стыдно за нас.

– Бедняжка, – сказала Марита. – Но зато сейчас ты все спланировала, и тебе легче.

– Да, – сказала Кэтрин. – Я была так счастлива, когда вернулась. Я думала, что обрадую вас, сделав что-то полезное, и вот Дэвид ведет себя так, словно я – идиотка или прокаженная. Что ж делать, если я практична и разумна.

– Знаю, дьяволенок, – сказал Дэвид. – Просто не хотелось вносить путаницу в работу.

– Ты же сам все и запутал, – сказала Кэтрин. – Неужели не видишь? Мечешься туда-сюда, пишешь какие-то рассказы, когда нужно продолжить повесть. Это важно для всех нас. У тебя хорошо получалось, и ты как раз дошел до самого интересного. Должен же хоть кто-нибудь сказать тебе, что твои рассказы всего лишь повод уклониться от настоящего дела.

Марита снова взглянула на него, он понял ее взгляд и сказал:

– Мне нужно привести себя в порядок. Расскажи все это Марите, а я скоро вернусь.

– По-твоему, нам больше не о чем говорить? Прости, я нагрубила тебе и Марите. На самом деле я очень рада за вас.

Дэвид ушел, но даже в ванной, принимая душ и переодеваясь в свежевыстиранный рыбацкий свитер и брюки, он думал об этом разговоре.

Вечерами становилось довольно прохладно, и Марита ушла в бар и сидела там, листая «Вог».

– Кэтрин пошла прибрать у себя в комнате, – сказала она.

– Как она?

– Откуда мне знать, Дэвид? Теперь она – крупный издатель. С сексом покончено. Он ее больше не интересует. Говорит, все это глупости. Она даже не понимает, как секс мог вообще занимать ее.

– Вот уж не думал, что этим кончится.

– И не думай, – сказала Марита. – Что бы ни случилось, я люблю тебя, и завтра ты снова будешь писать. Войдя в бар, Кэтрин обратилась к ним нарочито весело: – Вы чудесно смотритесь вместе. Я за вас рада. У меня такое чувство, точно это я вас создала. Каков он был сегодня, Марита?

– Мы прекрасно пообедали вместе, – сказала Марита. – Пожалуйста, Кэтрин, не надо так.

– О, я знаю, он хороший любовник, – сказала Кэтрин. – Он во всем такой. Готовит ли мартини, плавает ли, катается ли на лыжах или что там еще, ах да – летает. Ни разу не видела его в самолете. Хотя, говорят, он был великолепен. Должно быть, это что-то вроде акробатики и такая же скука.

– Спасибо, что ты позволила нам провести вместе целый день, – сказала Марита.

– Можете не расставаться до гроба, – сказала Кэтрин. – Если не наскучите друг другу. Вы оба не нужны мне больше.

Дэвид посмотрел на Кэтрин в зеркало и не заметил ничего необычного. Вид у нее был естественный и спокойный. Он отметил, что Марита как-то грустно смотрит на нее.

– Правда, мне пока еще хочется видеть и слышать тебя, если ты не разучился говорить.

– Как поживаешь? – спросил Дэвид.

– Слава Богу, пересилил себя, – сказала Кэтрин. – Очень хорошо.

– Какие у тебя еще планы? – спросил Дэвид. У него было такое ощущение, точно он окликает проходящее судно.

– Только те, которыми я уже поделилась, – ответила Кэтрин. – Думаю, дел мне пока хватит.

– Что ты там болтала о другой женщине?

Он почувствовал, как Марита толкнула его ногой.

– Это не болтовня, – сказала Кэтрин. – Хочу еще попробовать, вдруг я что-то упустила. Всякое бывает.

– Никто не застрахован от ошибок, – сказал Дэвид, и Марита снова толкнула его.

– Рискну, – сказала Кэтрин, – теперь я в этом кое-что понимаю и могу сравнить. За свою темноволосую подружку не бойся. Она совершенно не в моем вкусе. Она – твоя. Тебе нравятся такие, и прекрасно. Это не для меня. Уличные мальчишки меня не интересуют.

– Возможно, я и беспризорник… – сказала Марита.

– Мягко говоря.

– Но я все-таки в большей степени женщина, чем ты, Кэтрин.

– Ну же, покажи Дэвиду, каким ты можешь быть мальчишкой. Ему понравится.

– Он знает, какой я могу быть женщиной.

– Чудненько. Наконец-то оба разговорились. Страсть, как люблю поговорить.

– По правде говоря, ты даже не женщина, – сказала Марита.

– Знаю, – сказала Кэтрин. – Сколько раз я пыталась втолковать это Дэвиду. Правда, Дэвид?

Дэвид молча посмотрел на нее.

– Правда?

– Да, – сказал он.

– Я старалась. В Мадриде я из кожи вон лезла, изображая женщину, и все напрасно. От меня ничего не осталось. Вы – настоящие мужчина и женщина. Настоящие. Вам не надо ни в кого превращаться, и вам от этого не тошно. А мне тошно. И вот я – ничто. Я хотела одного: чтобы Дэвид и ты были счастливы. Все остальное я выдумала.

– Знаю, – сказала Марита, – и я стараюсь объяснить Дэвиду.

– Да, ты стараешься. Только не пытайся хранить мне верность или что-то в этом роде. Не надо. Правда, никто не хранит, да и ты, наверное, тоже. Но я сама прошу тебя, не надо. Я хочу, чтобы ты была счастлива и сделала счастливым его. Ты можешь, я знаю. А я – нет.