Эрнест Хемингуэй - Райский сад

«Завтракать уже поздно, – подумал он. – Оставлю записку, спущусь в кафе и выпью cafe creme [6] Кофе со сливками (фр.). с чем-нибудь». Но пока он убирал тетрадь и карандаши в чемодан, Кэтрин проснулась, подошла к нему, обняла, поцеловала в шею и сказала:

– Я твоя ленивая голая жена.

– Зачем ты встала?

– Не знаю. Скажи, куда ты идешь, и я буду там через пять минут.

– Я иду завтракать в кафе.

– Иди. Я скоро приду. Ты работал?

– Конечно.

– Какой же ты молодец, особенно после вчерашнего. Я так горжусь тобой. Поцелуй меня и посмотри на нас в зеркало.

Он поцеловал ее, и они вместе посмотрели в большое зеркало.

– Как приятно, когда на тебе не слишком много надето, – сказала она. – Веди себя хорошо и постарайся благополучно добраться до кафе. Закажи мне oeuf au jambon. [7] Яичницу с ветчиной (фр.). Не жди. Прости, что я тебя задержала.

В кафе он нашел утреннюю местную и вчерашние парижские газеты, и официант принес ему кофе с молоком, ветчину из Байонна и прекрасное свежее яйцо, которое, перед тем как взять ложечкой желток, Дэвид посыпал грубо-молотым перцем и смазал тонким слоем горчицы. Кэтрин долго не было, и, чтобы яичница не остыла, он съел и ее порцию и вытер тарелку кусочком свежевыпеченного хлеба.

– Вот и мадам, – сказал официант. – Я принесу еще порцию.

На ней была юбка, кашемировый свитер и нитка жемчуга. Волосы она вытерла полотенцем, но расчесала их влажными, и от этого они казались прямыми и темными, сливаясь с ее необыкновенно загорелым лицом.

– Какой чудесный день, – сказала она. – Жаль, что я припозднилась.

– Ты куда разоделась?

– Я хотела бы съездить в Биарриц. Поедешь со мной?

– Ты же хочешь поехать одна?

– Да, – сказала она. – Но ты не помешаешь. – Когда он встал, она сказала: – Я хочу привезти тебе сюрприз.

– Не надо.

– Надо. Тебе понравится.

– Давай-ка я поеду, чтобы ты опять чего-нибудь не выкинула.

– Нет. Лучше, если я буду одна. Я вернусь во второй половине дня. И не жди меня к обеду.

Дэвид прочел газеты, а потом прошелся по городу в поисках удобного для жилья квартала или шале, которое можно было бы снять, и новые застройки показались ему приятными, но скучными. Он полюбовался видом на залив и устье реки, за которой начиналась Испания, и старинным серокаменным замком Фуэнтеррабья, и ослепительно белыми коттеджами по обе стороны замка, и коричневыми горами, отбрасывающими синие тени. Он удивился, что ураган так быстро стих, и подумал, что, должно быть, здесь прошла всего лишь северная граница урагана, пронесшегося над Бискайским заливом. Бискайский залив называли еще Вискайя, но теперь так называлась баскская провинция, расположенная вдали от побережья за Сан-Себастьяном. Горы, возвышавшиеся над крышами пограничного городка Ирун, находились в провинции Гипускоа, а дальше начиналась провинция Наварра, или Наварре. «Что мы здесь делаем? – подумал он. – Зачем ты бродишь по этому курортному городку, глазея на недавно посаженные магнолии и чертову мимозу, в надежде увидеть на псевдобаскских виллах табличку „Сдается“? Уж не так много ты работал утром, чтобы окончательно оглупеть, или, может, перебрал вчера? На самом деле ты вовсе не работал. А неплохо бы начать поскорее, потому что время уходит, а с ним уходишь и ты, и не успеешь оглянуться, как с тобой будет покончено. Может быть, уже. Ладно. Не заводись. По крайней мере помни об этом». Он пошел дальше по городу, и восприятие его обострила злость и закалила испепеляющая красота дня.

Ветер с моря гулял по комнате, а он читал, опершись спиной на две подушки. Одну, сложенную пополам, он подложил под голову. После обеда клонило в сон, но ему недоставало ее, и он читал и ждал. Потом он услышал, как открылась дверь и она вошла в комнату, но не сразу узнал ее. Она стояла перед ним, скрестив руки под грудью на свитере, и дышала прерывисто, точно после бега.

– О нет, – сказала она. – Нет.

Она бросилась на постель и, спрятав голову на груди Дэвида, повторяла:

– Нет, нет! Пожалуйста, Дэвид. Неужели ты ничего не замечаешь?

Он прижал ее голову к своей груди и почувствовал, что волосы ее острижены совсем коротко и на ощупь напоминают грубый шелк. Она продолжала прижиматься к нему.

– Ты что наделала, дьяволенок?

Она подняла голову, посмотрела на него, поцеловала, потерлась губами о его губы и прижалась к нему всем телом.

– Сейчас расскажу, – сказала она. – Я так рада. Мне так повезло. Теперь у тебя совершенно новая девочка, можешь попробовать.

– Дай взглянуть.

– Подожди минутку.

Она вернулась и встала у постели так, что солнце из окна освещало ее. Она была без юбки, босиком, в одном только свитере и с ниткой жемчуга на загорелой шее.

– Смотри хорошенько, – сказала она. – Вот какая я стала.

Он окинул взглядом ее длинные, загорелые ноги, стройную фигуру, смуглое лицо и точеную рыжую головку, и она посмотрела ему в глаза и сказала:

– Спасибо.

– Как тебя угораздило?

– Можно, я расскажу все в постели?

– Только в двух словах.

– Нет. Не торопи. Дай рассказать. Впервые это пришло мне в голову еще по дороге сюда, где-то после Эксан-Прованс. Возможно, в Ниме, когда мы гуляли в саду. Но тогда я еще не знала, что из этого выйдет и как объяснить парикмахеру, чего я хочу. Позже я все обдумала и решилась.

Дэвид погладил ее по голове от затылка до лба.

– Ну дай рассказать, – сказала она. – Я знала, что в Биаррице бывают англичане, а значит, должны быть и хорошие парикмахеры. Приехав туда, я сразу же пошла в лучший салон и попросила парикмахера зачесать все волосы вперед. Они доставали до носа, и мне почти ничего не было видно, и тогда я попросила подрезать их, как у мальчишки, впервые идущего в колледж. Он спросил, в какой колледж, и я ответила: «Итон или Винчестер», – потому что других колледжей я просто не знаю, кроме, конечно, Регби, но такой стрижки, как в Регби, мне не нужно. «Какой все-таки колледж?» – спросил он. Я назвала Итон, только надо зачесать волосы вперед. Когда он закончил, я стала похожа на самую хорошенькую ученицу Итона, я заставила его снять еще, пока от Итона не осталось и следа. И тогда он процедил сквозь зубы, что это, мадемуазель, уже не итонская стрижка. А я сказала, что мне, месье, и не хотелось никакой итонской стрижки и что я просто-напросто не знала, как объяснить, что мне нужно, да к тому же я не мадемуазель, а мадам. И тут я заставила его укоротить их еще и еще, и получилось то ли прекрасно, то ли ужасно. Ты не против? Итонская стрижка лезла мне на глаза.

– Восхитительно.

– Жутко классическая голова, – сказала она. – А на ощупь, как шкурка зверька. Потрогай.

Он потрогал.

– Не беспокойся, я не буду выглядеть слишком строго, – сказала она. – Стоит мне только открыть рот. А теперь займемся любовью?