Исаак Башевис-Зингер - Враги. История любви Роман

— У раввина есть санаторий в Мексике?

— Почему в Мексике? Подожди, я выйду на улицу. Я отдала пару платьев в химчистку, и, если бы не они, я бы осталась совсем без одежды. Твое белье я тоже отдала китайцам [190] Китайцы традиционно владели в Нью-Йорке прачечными. . Вернусь через пятнадцать минут. У меня на счете есть несколько долларов, я их сниму…

Маша искоса, с улыбкой посмотрела на Германа и подмигнула ему.

— Не уходи надолго, — попросил Герман.

— В чем дело? Ты будешь скучать? Если бы я не приняла это решение, ты бы навсегда остался с полькой. А что с другой твоей женой? Ты отдал ей ключи?

— Мы не встретились с ней.

— Расскажешь по дороге. Я тебе не верю, совсем не верю. Может быть, у тебя и есть где-то Тамара, но это не та Тамара. Отец Небесный, с тобой я совсем потеряла чувство реальности. Все стало еще абсурднее, чем в Польше или даже в России. Леон — тоже лгун, но другого сорта. Он хвастался, его ложь меня не трогала, а твои выдумки доведут меня до безумия.

— Потому что это правда.

— Пусть так. Я скоро вернусь.

Маша вышла. Герман услышал, как она захлопнула дверь. Он принялся рыться в книгах и нашел словарь, который может ему понадобиться, если он будет дальше работать на раввина. В ящике лежали блокноты и старая перьевая ручка, которую воры, должно быть, не заметили. Герман открыл рюкзак и попытался засунуть в него книгу, но с книгой его было не закрыть. Герману захотелось позвонить Ядвиге, но он боялся звука ее голоса, криков и плача. «Да, это убийство, настоящее убийство!» — пробормотал он. Герман вытянулся на кровати, он лежал плашмя (подушку украли), без мыслей. Голова была пуста. «Пусть мне будет казаться, что я умер, а этот матрас — могила. Мертвый я уже ничего не смогу исправить. Мне нужно лежать и ждать того, что сделают со мной в аду…» Герман задремал, ему снились сны. Проснувшись, он увидел, что Маша еще не вернулась. «Где это она? — удивился он. — Что-то случилось?» Внезапно Герман услышал шум на лестнице, шаги и голоса. Это Маша? Казалось, что по лестнице тащили что-то тяжелое. Он встал и открыл входную дверь. То, что Герман увидел, было похоже на кошмарный сон. Мужчина с женщиной вели под руки Шифру-Пую, скорее даже несли, нежели вели. Ее лицо казалось желтым, больным, изменившимся. Герман с трудом узнал ее. Он всматривался, как близорукий. «Это точно сон», — решил Герман. Мужчина воскликнул:

— Она уснула в такси! Вы ее сын, да?

— А где Маша? — спросила женщина.

— Она скоро придет.

— Позовите врача!

Герман спустился на несколько ступенек, которые отделяли его от Шифры-Пуи. Она смотрела на него застывшим строгим взглядом, пока Герман пытался взять ее под руку и помочь подняться по лестнице. Он спросил:

— Позвать врача?

Шифра-Пуа вздрогнула и отрицательно покачала головой.

Герман, пятясь, вошел в квартиру. Таксист подал ему сумку Шифры-Пуи и корзину, которую Герман сразу не заметил. Должно быть, тот держал ее за спиной. Таксист потребовал расплатиться, и Герман заплатил ему из своих денег. Шифру-Пую повели в темную спальню. Герман нажал на выключатель, но воры и здесь вывинтили лампочки. Таксист спросил, почему не зажигается свет, а женщина ушла за лампочкой к себе в квартиру. Шифра-Пуа начала жалобно:

— Почему так темно? Где Маша? Горе мне, горе!

Соседка вернулась с лампочкой в руках. Таксист оставил Шифру-Пую на Германа и уехал. Шифра-Пуа дрожала, Герман держал ее за руку и за плечо, а соседка тем временем вкручивала лампочку. Шифра-Пуа взглянула на кровать и спросила почти здоровым голосом:

— А где белье?

— Пойду принесу подушку и простынь, — сказала соседка.

— Прилягте пока так.

Герман подвел Шифру-Пую к кровати. Он почувствовал под руками вибрацию ее дергающегося тела. В последнее мгновенье она повисла на Германе, тот поднял ее и положил на матрас. Соседка уже вышла. Шифра-Пуа стонала, ее лицо позеленело и сморщилось. Она лежала на боку, словно лишившись чувств от боли. Соседка вернулась с подушкой и простыней.

— Нужно срочно вызвать «скорую».

В этот момент с лестницы послышались шаги. Вошла Маша. В одной руке она держала платья на вешалке, в другой — мешок с бельем. Прежде чем она вошла в комнату, Герман крикнул в открытую дверь:

— Мама здесь!

Маша остановилась:

— Пешком пришла?

— Она больна.

Маша сунула Герману платья и белье. Он положил все на стол. Герман услышал, как Маша ругает мать, кричит на нее. Он прекрасно понимал, что нужно позвать врача, но не знал, как это сделать по телефону. Соседка вышла из спальни. Герман вернулся к себе в комнату, он стоял тихо и слушал, как женщина твердит в телефон:

— Полицию? Откуда я вам возьму полицию? Женщина может умереть!

— Врача, врача! Она умирает, умирает! — крикнула Маша. — Герман, где ты?

— Я здесь. Что делать?

— Она умрет. Она убила себя, сволочь… Все как назло!..

И Маша разразилась рыданиями, такими же, что Герман слышал в телефонной трубке, когда Маша сообщила ему об ограблении. Она причитала не своим голосом, по-кошачьи, невероятно примитивно, словно от горя превратилась в хищное животное. Ее лицо скривилось, она рвала на себе волосы, топала ногами, подскакивала к Герману, будто нападая на него. Герман попятился назад. Соседка в оцепенении прижимала к груди телефонную трубку. Маша завыла:

— Ты хотел этого! Вы оба этого хотели!.. Враги! Кровожадные враги!..

Маша закашлялась и согнулась, словно вот-вот упадет. Соседка выронила трубку, схватила Машу за плечи и начала трясти, как поступают с подавившимся ребенком, чтобы тот не задохнулся.

— Убийца!

Маша не кричала, а, скорее, рычала.

Всё произошло быстро. Врач, тот самый, что осматривал Машу во время ее ложной беременности, сделал Шифре-Пуе укол. Потом приехала «скорая помощь», и ее забрали в больницу. Маша поехала с ней. Через несколько минут кто-то постучал в дверь. Это был полицейский. Герман сообщил ему, что Шифру-Пую уже увезли в больницу, но оказалось, что его приход связан с ограблением. Вора-пуэрториканца, по-видимому, нашли. Надо было пойти опознать украденное. Полицейский спросил у Германа его имя, адрес, хотел выяснить его связь с живущей в квартире семьей. Он занес всю эту информацию в протокол. Герман говорил, заикаясь. Он был бледен. Полицейский поглядел на него с подозрением и спросил, когда он приехал в Америку и есть ли у него гражданство. Наступил вечер, во всей квартире, кроме спальни, не было света. Соседка предусмотрительно забрала подушку и простыни. Герман ждал Машиного звонка из больницы, но прошло два часа, а телефон молчал. Шифра-Пуа уже умерла? Или лежит в агонии? «Во всем виноват я, — говорил себе Герман. — Маша права. Я убийца…»