Уильям Теккерей - Ярмарка тщеславия (litres)

– Ха-ха-ха! – засмеялся Джеймс, ободренный этими комплиментами. – Первый по математике? Это из другой оперы!

– Как так из другой оперы, дитя мое? – сказала леди.

– Первых по математике отличают в Кембридже, а не в Оксфорде, – ответил Джеймс с видом знатока. Он пустился бы, вероятно, и в дальнейшие объяснения, если бы на дороге не показался шарабан, запряженный сытой лошадкой; в нем сидели в белых фланелевых костюмах с перламутровыми пуговицами его друзья – Любимец Татбери и Ротингдинский Боец, а с ними трое их знакомых джентльменов; и все они приветствовали бедного Джеймса, сидевшего в коляске. Эта встреча удручающе подействовала на пылкого юношу, и в продолжение всей остальной прогулки от него нельзя было ничего добиться, кроме «да» и «нет».

По возвращении домой он обнаружил, что спальня ему приготовлена и чемодан доставлен; он также мог бы заметить на лице мистера Боулса, провожавшего его в отведенную ему комнату, выражение строгости, удивления и сострадания. Но он меньше всего думал о мистере Боулсе. Он оплакивал ужасное положение, в котором оказался, – в доме, полном старух, болтающих по-французски и по-итальянски и декламирующих ему стихи.

«Вот влопался-то, честное слово!» – мысленно восклицал скромный юноша, который терялся, когда с ним заговаривала даже самая приветливая особа женского пола – даже мисс Бригс, а между тем мог бы превзойти самого бойкого лодочника на Ифлийских шлюзах по части жаргонного красноречия.

К обеду Джеймс явился, задыхаясь в туго затянутом шейном платке, и удостоился чести вести вниз в столовую леди Джейн, в то время как Бригс и мистер Кроули следом за ними вели старую леди со всем ее набором шалей, свертков и подушек. Половину времени за обедом Бригс занималась тем, что ухаживала за больной и резала курицу для жирной болонки. Джеймс говорил мало, но считал своей обязанностью угощать дам вином; сам он не отставал от мистера Кроули и осушил большую часть бутылки шампанского, которую мистеру Боулсу было приказано подать в честь гостя. Когда дамы удалились и кузены остались вдвоем, экс-дипломат Питт сделался очень общительным и дружелюбным. Он расспрашивал Джеймса о занятиях в колледже, о его видах на будущее, желал ему всяческих успехов – словом, был откровенен и мил. Язык у Джеймса развязался под влиянием портвейна, и он рассказал кузену о своей жизни, о своих планах, о своих долгах, о неудачах на экзамене, о ссорах с начальством в колледже, все время подливая из бутылок, стоящих перед ним, и беззаботно мешая портвейн с мадерой.

– Главная радость для тетушки, – говорил мистер Кроули, наполняя свой стакан, – чтобы гости в ее доме делали все, что им нравится. Это храм свободы, Джеймс, и ты доставишь тетке самое большое удовольствие, если будешь поступать, как тебе нравится, и требовать себе все, что захочешь. Я знаю, все вы в деревне смеетесь надо мной за то, что я тори. Мисс Кроули достаточно либеральна, чтобы допускать всякие убеждения. Она республиканка по своим принципам и презирает титулы и чины.

– Почему же вы собираетесь жениться на дочери графа? – спросил Джеймс.

– Дорогой мой, не забудь, что леди Джейн не виновата в том, что она знатного рода, – дипломатично ответил Питт. – Она не может изменить свое происхождение. А кроме того, ты ведь знаешь, что я тори.

– О, что касается этого, – сказал Джеймс, – ничто не может сравниться с породой. Нет, черт возьми, ничто! Я-то не радикал, я понимаю, что значит быть джентльменом, черт подери! Возьмите хотя бы молодцов на гребных гонках! Или боксеров! Или собак-крысоловов! Кто всегда побеждает? Тот, у кого порода лучше. Принесите-ка еще портвейну, старина Боулс, пока я выдую этот графин до конца! Да, о чем бишь я говорил?

– Мне кажется, ты говорил о собаках-крысоловах, – кротко заметил Питт, подавая ему графин, который он обещал «выдуть до конца».

– О ловле крыс, разве? Ну, а как вы сами, Питт, вы спортсмен? Хотите вы увидеть собаку, которая здорово душит крыс? Если хотите, пойдемте со мной к Тому Кордюрою на Касл-стрит, и я покажу вам такого бультерьера!.. Фу, какой я дурак! – закричал Джеймс, разражаясь хохотом над своей собственной глупостью. – Вам-то какое дело до собак и крыс! Все это чепуха! Вы, пожалуй, не отличите собаку от утки!

– Это верно. Кстати, – продолжал Питт все более ласково, – ты вот говорил о породе и о тех преимуществах, которые дает дворянское происхождение… А вот и новая бутылка!

– Порода – великая вещь, – сказал Джеймс, жадно глотая портвейн, – да, порода – это все, сэр, и в лошадях, и в собаках, и в людях. Вот в последний семестр, как раз перед тем, как я был временно исключен из университета… то есть, я хочу сказать, перед тем, как я захворал корью, ха-ха! – я и Рингвуд из колледжа Крайст-Черч, Боб Рингвуд, сын лорда Спикбара, сидели за пивом в «Колоколе» близ Блейнгейм-парка, когда лодочник из Бенбери предложил любому из нас сразиться с ним за кружку пунша. Я не мог: у меня рука была на перевязи; не мог даже сбросить сюртук. Проклятая кобыла упала вместе со мной за два дня до этого – когда я ездил в Эбингдон, – и я думал, рука у меня сломана… Да, сэр, я не мог с ним сразиться, а Боб сразу же – сюртук долой! Три минуты он обрабатывал бенберийца и покончил с ним в четыре раунда. Как он свалился, сэр! А почему так вышло? Порода, сэр, все порода!

– Ты ничего не пьешь, Джеймс, – сказал бывший атташе. – В мое время в Оксфорде мы, видно, умели пить лучше, чем теперешняя молодежь.

– Ну, ну! – сказал Джеймс, поднося к носу палец и подмигивая кузену пьяными глазами. – Без шуток, старина, нечего меня испытывать! Вы хотите меня загонять, но это не пройдет! In vino Veritas [76], старина, Mars, Bacchus, Apollo virorum [77], а? Хотелось бы мне, чтобы тетушка послала этого вина родителю… шикарное вино!

– А ты попроси ее, – надоумил его Макиавелли, – а пока не теряй времени. Помнишь, что говорит поэт: «Nunc vino pellite curas, Cras ingens iterabimus aequor» [78]. – И, процитировав эти слова с видом парламентского оратора, поклонник Бахуса жестом заправского пьяницы влил в себя крошечный глоточек вина.

Когда в пасторском доме откупоривали после обеда бутылку портвейна, юные леди получали по рюмочке смородиновки, миссис Бьют выпивала рюмочку портвейна, а честный Джеймс обычно две; и так как отец хмурил брови, если он покушался на третью, то добрый малый большей частью воздерживался и снисходил до смородиновки или до джина с водой тайком на конюшне, где он наслаждался обществом кучера и своей трубки. В Оксфорде количество вина не было ограничено, зато качество его было очень низкое; когда же, как в доме его тетки, были налицо и количество и качество, Джеймс умел показать, что может воздать им должное, и едва ли нуждался в поощрениях кузена, чтобы осушить вторую бутылку, принесенную мистером Боулсом.