Генри Грин - Возвращение «Back»

И уже в третий раз истина открылась ему без прикрас, как она есть. Она шлюха, и отец отправил его к ней, чтобы искупить вину перед Розой. А она и есть Роза. Но как же война изменила ее. Прав был Мидлвич: война делает из женщины черствый сухарь.

— …и никого не прогоняла.

— Кого никого?!

— Чур, имена не говорить! Но если серьезно, то, раз уж я такая получилась — живой портрет кого-то, — то выходит, я перед ним ответственна. Понимаете, это обязывает. Так я для себя решила. Ведь это один случай на миллион! И не пытайтесь вытянуть имена: я — могила, — гордо сказала она. — Кроме моего отца, — и криво усмехнулась. — А за что мне его благодарить?

Он поднял на нее глаза. Он боялся, его стошнит прямо на ковер.

— И все это было так тяжело, что я положила себе за правило — буду защищать себя. И с тех пор я никому ни слова. Почти. Пока не явились вы. С вашим обмороком.

— Кому никому?

— Ну как? Я же во всем призналась. Чего вы еще хотите?

— Не знаю даже, что и подумать.

Как, как она могла, она, его Роза? — думал он.

— Я вижу, вы немного потрясены. Ну, правда, выкиньте это из головы! Хотя, говорят, первые два года всегда самые трудные.

— Роза, выслушай меня…

— Постойте, давайте сперва договоримся: вы прекращаете этот бред про Розу. Или просто держите рот на замке. Иначе можете проваливать.

Он молчал.

— Я порядочная девушка.

Он молчал.

— Хотя совсем одна. Но это потому, что мою маму эвакуировали из-за войны. Не верите — можете спросить кого угодно — вам скажут.

Он вдруг подумал, что будто бы проститутки отдают свои деньги каким-то старым женщинам, которые выполняют для них некие поручения и берут на себя хлопоты с полицией. Вероятно, одна такая прячется на кухне.

— Конечно, положение мое очень двусмысленно. Но согласитесь, каждый имеет право на личную жизнь, а у меня их две — моя и еще чья-то, — она словно оправдывается, думал он. — Вот поэтому я и говорю про ответственность. Почему я так нянчилась с вами, когда вы ворвались в мой дом? — он ничего не помнил, только то, что его выставили за дверь. — Потому что вы тогда словно с луны свалились. Я видела — вы даже ни капельки не притворялись. Поэтому не спустила вас с лестницы. Хотя любая девушка на моем месте в ту же секунду прогнала бы вас. Но у меня ответственность.

— Ответственность?

— Опять двадцать пять! Я же объяснила. Хотя сама я ни в чем и ни перед кем не виновата. Я делаю это во имя справедливости. И когда меня принимают за другую, не грублю с бухты-барахты чужим людям. Я боюсь обидеть.

— Понятно.

— Что-то не заметно. Судя по вашим глазам. Ладно, что с вами поделать. Я все понимаю. Время лечит, увидите, и вы привыкнете. И не бойтесь вы так — я вас не съем. Даю честное слово!

— И многих мистер Грант к тебе присылал?

— Это еще что за намеки? Что вы себе позволяете? Я же просила не произносить его имя. Чтоб последний раз, понятно?

Нет, не понятно. Он ничего не помнил. В том числе и просьбу мистера Гранта не раскрывать, откуда у него адрес.

— Я ведь позвонила ему. И все ему высказала. «Первый и последний раз! — сказала я. — Мало того, что ты и так заварил всю эту кашу, — сказала я. — Что люди подумают, если ты будешь и дальше присылать ко мне мужчин? Меня же просто выселят отсюда!»

— А если к тебе придет Ридли? — спросил он с видом человека, который открывает главную козырную карту.

— Парнишка ее? Знаете, я и сама все время об этом думаю. Что ж, наверное, это было бы жестоко. А вы так не считаете?

— Это ты говоришь.

— Что-то мне не нравится ваш тон! Ну конечно: это было бы жестоко, но я же ни в чем не виновата. И не виновата в том, что у меня такое лицо. Это все мой отец, его рук дело.

— А если мистер Грант возьмет и приведет его к тебе? — он покраснел, но не отводил глаз.

— Нет, не думаю, он не способен. Это было бы слишком… Да пусть только посмеет!! При том что малыш уверен, что мама его на небе и среди ангелов. Мне даже иногда снится — как мы встречаемся на улице. Что, если бабушка возьмет его в Лондон? Кто ее знает, почему бы и нет. Это было бы ужасно. Но все равно, все равно — я же ни в чем не виновата!

— А кто тогда виноват?

— Отец, конечно.

И тут только он осознал, что она не в своем уме. Вот откуда и этот голос, и непонятное поведение. Его охватила глубочайшая грусть. Та — его Роза — ушла и превратилась в другую.

— Поэтому мне приходится так себя вести.

— Как так?

— Ну какие же вы, мужчины, иногда тупые! Неужели вы думаете, что мне больше делать нечего, как только вести с вами душеспасительные беседы? Я, между прочим, хожу на работу. Нет, я не хочу вас обидеть. Но повторяю — это обязывает. Но тогда я как с цепи сорвалась, узнав, что вас прислал мой отец. Все понятно или повторить еще раз?

— Да, — он боялся вывести ее из себя.

— А вы… вы все принимаете так близко к сердцу, я пожалела вас. А сами вы вот как со мной.

— А у меня из-за тебя работа стоит!

— Ну и незачем так себя изводить! Слушайте, я думаю об этом много больше вас. Я, если хотите, с пеленок с этим живу. Но такова судьба, и ничего не поделаешь. Обычное невезение. Мне все пришлось узнать уже в шестнадцать лет.

Узнать, что бросит будущего мужа!? Узнать еще не родившегося ребенка?! — кричал он про себя. С него довольно.

— Что все? — спросил он.

— У вас, в самом деле, не все дома? Что вы опять начинаете? Я говорю о своей единокровной сестре, о ком же еще! А вы о чем? Говорят, мы с ней, как две капли воды — это правда?

— Не отличить.

— Хотя удивительно: я, например, ничегошеньки не чувствовала, когда она болела, ну знаете, как это у близнецов? С другой стороны, мы ведь неправильные близнецы. А представляете, мы с ней появились на свет с разницей всего в три недели. Чертяка старый… — ему послышалось, в голосе ее звучит восхищение.

— Это он прислал к тебе Мидлвича?

— Да нет, конечно. Сколько можно повторять одно и то же?

— В таком случае, как вы с ним познакомились?

— На такие вопросы не отвечаю. Да что с вами? Или я не имею права на личную жизнь? И вообще, я ни в чем не виновата. И не прогоняю вас, потому что чувствую перед вами ответственность. Пусть он и специально вас послал, хотя тоже в уме не укладывается. Ладно, когда на улице подходят.

Он ее почти ненавидел. Шлюха. Это было невыносимо — представлять, как эти мужчины были с ней, ночь за ночью были с его старой Розой.

— Нет, нет!!!

— Простите? Вы это мне? Как прикажете понимать? И послушайте: даже если вы совсем сумасшедший и в моем присутствии вас начинает штормить, зарубите себе на носу — вы не имеете права делать мне реприманды.

— Виноват.

— Ему, видите ли интересно, откуда я знаю Артура Мидлвича! Наглец.

Только бы она его не выгнала. Если уж она в состоянии умственного недомогания чувствует некоторую ответственность, то какова же в таком случае ответственность его самого?