Генри Грин - Возвращение «Back»

— Не смотри на меня так, — сказала она. — Это нелегко понять, но поверь, все будет хорошо. И сейчас же прекрати думать. Ты выйдешь и через пять минут забудешь все на свете. Это так на тебя похоже, — и пошла обуваться.

— Куда пойдем? — спросила она, когда они вышли.

— Куда хочешь.

— Не знаю. Туда, где все гуляют. Какая-нибудь аллея любви, например. Есть тут такая?

— Не знаю, — засмеялся он.

— Нет, знаешь. Пойдем туда, где вы всегда ходили.

— Тогда уж ты должна покрасить волосы.

Это ей не понравилось.

— Нет, за кого ты меня принимаешь? Это мерзко, вот.

— Я не хотел…

— Нет, хотел, тебя никто за язык не тянул. Куда теперь? Налево или направо?

— Сюда.

Она взяла его под руку.

— Надеюсь, не на детскую площадку, где по вечерам сидят на парапете?

— Сейчас увидишь, — сказал он.

Он знал, что играет с огнем.

Но она засмеялась.

Дождь лил, как проклятый, все лето. И, может быть, поэтому наступивший октябрь был самым теплым за последние годы. Стоял закат, и небо полыхало красным. Вечерний воздух отдавал прохладой. Было безветренно и тихо. Они шли быстро и молчали. Через пять минут маленький пригород, в котором мистер Грант когда-то построил дом, остался позади. Аллея вывела их на главную улицу с большими домами и широкими палисадниками. Один или два дома лежали в руинах.

Была глубокая осень, и роз не осталось. Они давно осыпались, и лепестки превратились в гниль. Их замело, как следы прошедшего лета, кучами ржавой сухой листвы. В воздухе застыла тишь. Но листья все летели, ныряли с высоты и, доставая до земли, шелестели у них под ногами.

На дне воронок, там, где упали бомбы, листва оставалась зеленой, и деревья стояли по-зимнему голыми.

Хрипло завыла сирена.

— Пойдем, — он свернул на задворки разрушенного дома.

— Нет, сюда вы не могли заходить, — поскольку развалины были совсем недавними. — Или ты боишься? — спросила она.

— Их не боюсь.

— Почему?

Они обошли останки стен, уцелевший камин и лестницу из ниоткуда. Она была обсыпана толстым слоем штукатурки и опавших листьев. Вдруг эти камни, их лица — все вспыхнуло в гранатовых лучах заката и окрасилось в пышный пурпур.

— Почему? — повторила она.

— Не знаю, — он быстро вел ее за собой.

— Куда мы?

Он знал не больше, чем она.

Они свернули за угол. Уцелевшая пристройка с гаражом была от земли до крыши увита багрянцем. За ней шла живая изгородь. Сойдясь с вечерней тенью, она блистала в темноте густым лиловым. За приземистой кирпичной оградой был старый полупустой сад и заросли шиповника. Там были розы. Они давно зачахли и потемнели, но чудом уцелели во время налетов. Словно вовсе не было никакого взрыва. Их кущи ярко лучились по краям красным прозрачным абрисом на фоне низких, в пять футов высотой, темных кипарисов. Выпустив колючие одичавшие побеги, они перекинули свои тернистые плети с дерева на дерево, с одного на другое и оцепили их чернеющую хвою. Прошла пора, когда на этих стеблях светились розы, розы, ликующие, дикие розы, что, бывало, качнутся в летний дождь, окропят росой и ненароком коснутся лба или, быть может, наполнят влагой чьи-то карие глаза, что увидали в кипарисах покинутое, опустевшее гнездо, которое — поскольку пора летать всегда приходит до цветенья роз — давно оставили окрепшие птенцы; давно уже, как разлетелись.

Они оглянулись. За ними сияли озаренные закатным светом груды развалин, багровеющая лестница и труба. Они были совсем одни. Вокруг был большой старый сад. На черных кронах повисли, переплетаясь в бурые венки, оголенные ветки шиповника. Последний луч упал на тернии. Они вспыхнули и запылали, излучая, наподобие накаленной нити электрической лампочки, жгучий, слепящий свет, вторя прощальной агонии света, отчаянной вспышке быстро уходящего за ночной горизонт солнца.

Она невольно обняла его и поцеловала.

— Вот так, — прошептала она. — За то, что ты приехал.

Он обнял ее голову и прижал к себе ее целующие губы. Сад почернел, и сделалось прохладно. Его накрыло теплой колдовской волной, лицо запылало черно-красными отблесками гаснущего солнца, и было дыхание ее — как розовый атар, волосы ее — виссон червленый и блистающий, ведь он увидел в каждой ее пряди сиянье роз; она была, как ночь, близка, темна, когда вокруг него переплелись ее персты — аира бронзовеющие стебли.

Она беспощадно все разрушила.

— Это было так? — отняла свои сладкие губы. — Так?

Он не понимал, что она говорит о Розе.

Отойдя на полшага, но все еще в его объятьях, она скосила на него взгляд, и он увидел, как вспыхнул уголок ее глаза, когда его пронзил последний догорающий луч, и — отраженный ее зрачком — зажегся, словно глазок полыхающего горна, слепящим пучком света.

Он хотел притянуть ее поближе, но она высвободилась, и руки его упали, как плети, язык онемел и весь он, казалось, одеревенел, совсем, как мистер Грант.

— Прости меня, — с досадой сказала она.

Он молчал и не мог пошевелиться.

— Слишком холодно тут стоять. Пойдем же, пора возвращаться, — настаивала она.

Всю дорогу они шли в тишине. Стало совсем темно. Она взяла его под руку и прижалась к нему. Он молчал. И ничего не чувствовал.

Когда они вернулись домой, выяснилось, что Нэнс забыла ключи. Им пришлось звонить. Послышались мелкие шажки миссис Грант. И дверь распахнулась.

— Вот и вы, — с упреком, на лбу — растрепавшаяся прядь. — У него случились конвульсии, — и зарыдала: — Бедный, бедный мой, как же ему плохо! Но заходите же скорее.

Она даже не взглянула на Чарли.

Обе женщины поспешили наверх.

— Дождись меня. Не уходи, — бросила мисс Витмор.

Но мысли его были все еще там, где он целовал эту девушку. И только войдя в гостиную и увидев опрокинутый стул, он наконец сообразил, что случилась беда. И сразу дом наполнился зловещими и неприятными предчувствиями.

Он вернул на место стул и вдруг услышал, как к дому подъехала чья-то машина.

Приехал врач.

Чарли пришлось самому открывать дверь.

— Что у вас?

— Не знаю.

— Как же это? — сказал врач и, поднявшись наверх, исчез в мертвой тишине. Он его явно презирал.

Чарли вернулся в гостиную, некоторое время в растерянности ходил по комнате. Сел. Закрыл голову руками.

Дом замер. Хуже всего была полная, абсолютная тишина. Шло время. Жгло опаленные закатом веки. Он до красноты расчесал глаза. А что, если вся эта история окажется очередной Дот Питтер? Да и сам он — безнадежный случай. Правильно сказала Нэнс. Копуша. Он не успевает за собственной жизнью. Тот эпизод, на работе, когда она расплакалась и он коснулся губами ее волос, кончился тем, что он, в конце концов, оказался у Нэнс, после чего пригласил Дот к Джиму Филипсу, что, в свою очередь, вернуло его назад к Нэнс, и вот он здесь.