Саша Гитри - «Мемуары шулера» и другое

Данная мне от природы способность сочинять всякие немыслимые истории оттачивалась, таким образом, на этих подружках-однодневках.

Мне даже случалось неоднократно познавать их — да простят меня за это вульгарное выражение — не будучи узнанным ими ни разу. Ведь за семь лет я пять раз менял гражданство, четырнадцать раз имя и девять раз внешность. Я был русским, англичанином, немцем, испанцем, армянином. Был герцогом, маркизом, полковником, доктором, промышленником, отставным министром. Каких только причёсок я не делал, какие бороды не отпускал, каких причудливых усов не носил.

И коли уж сегодня я говорю всё как есть, то поделюсь и своей тайной, иначе говоря, почему меня так и не удалось взять с поличным по шулерскому делу, почему у меня ни разу не было серьёзных неприятностей.

Весь секрет в разнообразных обличьях, какие я принимал, всевозможных фальшивых паспортах, какие заимствовал, — и пользовался ими с единственной целью: направить по ложному следу полицейских ищеек.

Прекрасно зная, что люди по-настоящему «видят» вас лишь тогда, когда вы пытаетесь скрыться, я изо всех сил старался выставить напоказ, буквально мозолил им глаза, заставляя запомнить все «свои» обличья до единой чёрточки — за исключением тех, что даны мне от природы, кроме моей собственной внешности — и ни разу не занимался шулерством иначе, как со своим истинным лицом и под своим настоящим именем.

И вот как я всё это проделывал.

Будь то в Виши, в Каннах или где-нибудь ещё, свой первый выход в игорный зал я совершал, прикрыв голову безукоризненным париком и украсив физиономию парой восхитительных усов — и в таком виде слонялся от стола к столу с бегающими глазками мошенника, явно замышлявшего нечто предосудительное. Меня туг же замечали и держали под неусыпным наблюдением. Порой приходилось ломать эту комедию добрый час — после чего я внезапно покидал игорный зал.

Потом, минут через десять, разгримировавшись, освободившись от парика, накладных усов и прочих причиндалов, я возвращался туда в своём нормальном обличье, и уж тут наконец мог «работать» в полной безопасности.

Однажды вечером в Экс-лё-Бэн вхожу я часам к одиннадцати в игорный зал, а в рукавах у меня полным-полно червонных, пиковых, трефовых и бубновых девяток.

Случилось это десятого июля 1924 года.

Роковой, незабываемый день!

За два дня до этого я «выиграл» в Эвиане пятьдесят тысяч франков и в тот вечер был исполнен решимости удвоить куш.

Народу — яблоку негде упасть. Духота, дышать нечем. Игроки возбуждены, на взводе, в воздухе будто грозой пахнет. Короче, обстановка лучше не придумаешь.

Слоняюсь с сигаретой в зубах от стола к столу, руки в брюки, ушки на макушке, вроде бы никуда не гляжу, но всё вижу и ни на минуту не спускаю глаз с соглядатаев. На самом же деле пытаюсь высмотреть, где играют всерьёз, на сумму, которая бы соответствовала моим честолюбивым замыслам.

Пару минут спустя слышу у себя за спиной:

— Банк тысячу двести луидоров!

Боком проскальзываю меж двух дородных дам и заявляю:

— Иду ва-банк

— Ва-банк! — объявляет крупье.

Лицо человека, который метал банк, было скрыто от меня абажуром, однако я видел, что он сдавал карты левой рукой, как случается порой, когда правая занята каким-то другим делом. Приём, по правде сказать, чреватый весьма опасными последствиями.

«Похоже, мы тут среди своих», — подумал я про себя.

По-быстрому приготовил одну из своих девяток — потом наклонился и увидел долговязого мужчину, тощего, лет сорока от роду, кавалера ордена Почётного легиона, и к тому же однорукого.

— Шарбонье!

Тот самый человек, что спас мне жизнь семнадцатого апреля 1914-года!

Спроси меня кто-нибудь пятью минутами раньше «Сможешь ли ты узнать в лицо Шарбонье?» — я бы ответил: «Да ни за что на свете». Я ведь и видел-то его всего раз, уж десять лет тому, и в сущности сам не знал, что черты его навсегда запечатлелись в моей памяти.

Стоило мне увидеть его лицо, эти выдающиеся скулы, этот острый, словно лезвие ножа, нос, мне показалось, что это вовсе не он, а скорее воспоминание о нём, которое вдруг возникло у меня перед глазами. Ведь согласитесь, бывают в жизни видения, которые кажутся куда правдоподобней, чем самая реальная действительность.

Кошмарный момент, жуткое мгновение!..

Это был он — никаких сомнений.

Он сегодняшний — и тот, каким был десять лет назад.

Да, передо мной был он, мой спаситель — а я уже успел передёрнуть карты. И теперь ничего не поделаешь: у меня в руках девятка, мне придётся бить девяткой — и я бью девяткой.

— Игра!

У него тоже оказалась девятка.

Какое счастье!

— Вы по-прежнему настаиваете, что идете ва-банк? — спрашивает крупье.

— Нет-нет! — торопливо возражаю я.

Я сказал «нет-нет», повторив отрицание таким странным манером, и с такой поспешностью, что все сразу на меня уставились, а Шарбонье, тот даже наклонился, чтобы разглядеть меня поближе.

Ах, эти дивные светлые глаза, что вы устремили на меня тогда, сколько же зла они мне причинили!

Мне захотелось снова сквозь землю провалиться, — как это случилось со мной семнадцатого августа 1914 года — и я невольно взмахнул рукой. Уж не припомню, как именно. Какой-то жест, поспешный, которым, должно быть, я хотел ещё раз подтвердить это «нет-нет».

Судя по всему, он не ожидал такого оборота событий, моё поведение явно удивило его и, похоже, даже показалось оскорбительным, ибо он поднял руку, встал и направился в мою сторону.

— Что означает этот жест, месьё, и почему, интересно, вы отказались от банка?

— Потому что... вы случайно не месьё Шарбонье?

— К вашим услугам, месьё.

—Так вот, а я... я тот самый, кому вы спасли жизнь семнадцатого августа 1914-го, вынесли меня на своём горбу... и мысль, что я мог бы вас... у вас... выиграть... в общем, эта мысль была мне отвратительна… более того, просто нестерпима!

Объяснение моё, похоже, показалось ему вполне правдоподобным, а деликатность тронула до глубины души, ибо он протянул мне руку, свою единственную руку, и проговорил:

— Благодарю вас.

И добавил:

— Пойдёмте выпьем что-нибудь.

Я почувствовал, как краснею, и впервые в жизни узнал, что такое стыд.

Да, мне было стыдно перед этим человеком — за то, что я был тем, кем стал. Мы с ним вошли в бар, и у меня было такое чувство, будто все глядели на нас с удивлением. Он рисковал ради меня жизнью, а я теперь компрометирую его своим обществом!

— Как ваше имя?.. Чем вы занимаетесь?.. Вы женаты?

Он буквально осыпал меня градом вопросов, которые следовали один за другим, я отвечал сбивчиво и невпопад, без конца моля его великодушно извинить моё замешательство, которое объяснял волнением от встречи с ним.