Альфонс Доде - Тартарен на Альпах

Это-то именно и удерживало Тартарена въ Интерлакенѣ, въ одномъ съ нею отелѣ. Въ его годы, съ его фигурой "добраго папаши", онъ не могъ мечтать о взаимности съ ея стороны; но не могъ и равнодушнымъ оставаться, не могъ не поддаваться очарованію… Тартаренъ предлагалъ увезти ихъ всѣхъ въ Тарасконъ, устроить въ хорошенькой дачкѣ, залитой солнцемь, у caмой заставы города, — славнаго маленькаго городка, гдѣ никогда не бываетъ ненастья, гдѣ всѣмъ живется припѣваючи, весело. Онъ увлекался, отбарабанивалъ по своей шляпѣ бойкій мотивъ и напѣвалъ веселый національный припѣвъ:

Блондинка только головой качала, а на тонкихъ губахъ ея брата скользила насмѣшливая улыбка. Въ то время, какъ они разсуждали такимъ образомъ, передъ ними развертывались виды полей, озеръ, лѣсовъ и горъ, но непремѣнно гдѣ-нибудь на поворотѣ дороги вдругъ появлялась бѣлѣющая вершина Юнгфрау и нѣмымъ укоромъ отравляла прелесть прогулки. Но эти укоры превращались въ настоящія мученія, когда Тартаренъ въ ночномъ колпакѣ оставался одинъ-на-одинъ съ своими думами передъ стаканомъ сахарной воды, которую онъ пилъ на ночь. На самомъ дѣлѣ, съ кѣмъ онъ связался? И что ему за дѣло до всѣхъ ихъ разрушительныхъ затѣй?… А что, какъ вдругъ въ одинъ прекрасный день его зацапаютъ, засадятъ въ темную, одиночную тюрьму?… Бр-р-р!… Шутки выйдутъ плохія. И въ сумракѣ ночи, съ поразительного живостью проносились передъ нимъ, одна страшнѣе другой, картины ожидающаго его суда, ссылки на необитаемые острова, откуда онъ убѣжитъ, — убѣжитъ непремѣнно, — а его поймаютъ и — неминуемая смертная казнь, тогда какъ въ Тарасконѣ, при яркомъ блескѣ солнца, при звукахъ музыки, неблагодарная и забывчивая толпа водворитъ сіяющаго Костекальда на кресло П. А. К…

Подъ впечатлѣніемъ одного изъ такихъ страшныхъ сновъ, у него вырвался крикъ отчаянія — "конфиденціальное" письмо къ аптекарю, наполненное его ночными грезами. Но стоило только прелестной блондинкѣ крикнуть ему въ окно: "здравствуйте", и онъ опять поддавался очарованію. Разъ, когда они, обычною компаніей, возвращались изъ курзала въ отель, одинъ изъ служителей остановилъ его и сказалъ:

— Васъ тамъ какіе-то господа спрашиваютъ… ищутъ васъ.

— Ищутъ!… Зачѣмъ ищутъ?… — и передъ нимъ пронеслась картина № 1 его ночнаго бреда: арестъ, тюрьма… Скрывать тутъ нечего, — Тартаренъ струсилъ, но доказалъ себя истиннымъ героемъ:

— Спасайтесь бѣгствомъ… скорѣй!…- проговорилъ онъ глухимъ голосомъ, обращаясь къ своей спутницѣ, и, высоко поднявши голову, съ непреклонностью во взорѣ, зашагалъ по лѣстницѣ. Но онъ, все-таки, былъ настолько взволнованъ, что вынужденнымъ нашелся крѣпко держаться за перила.

Войдя въ корридоръ, онъ увидалъ у своей двери нѣсколько человѣкъ, поочередно засматривающихъ въ замочную скважину и кричащихъ: "Э, Тартаренъ…"

Онъ сдѣлалъ еще нѣсколько шаговъ и, едва ворочая высохшимъ языкомъ, проговорилъ:

— Вы меня ищете, господа?

— Тэ! Конечно васъ, господинъ. президентъ!…

Маленькій старичокъ, живой и худенькій, съ ногъ до головы одѣтый въ сѣрое, запыленное платье, кинулся на шею герою, и длинные, жесткіе усы отстаннаго начальника гарнизонной швальни впились въ нѣжную, выхоленную щеку Тартарена.

— Бравида!… Какими судьбами?… И Экскурбанье тутъ?… А это еще кто же?…

Въ отвѣтъ раздалось мычанье:

— Дорого-о-ой, много-о-уважаемый!…- и аптекарскій ученикъ выдвинулся впередъ, зацѣпляясь за стѣну какою-то длинною палкой, похожею на огромное удилище, завернутое на верхнемъ концѣ въ сѣрую бумагу и клеенку.

— Э-э! да это Паскалонъ. Поцѣлуемся, дружище… Что это ты притащилъ? Брось куда-нибудь.

— Бумагу-то, бумагу-то сними! — шепталъ Бравида.

Маленькій человѣкъ быстро снялъ обвертку, и передъ уничтоженнымъ Тартареномъ развернулось тарасконское знамя. Присутствующіе сняли шляпы.

— Президентъ! — голосъ храбраго капитана Бравиды звучалъ торжественно и твердо. — Президентъ, вы требовали нашу хоругвь. Вотъ она!

Глаза президента, круглые, какъ яблоки, выражали полное недоумѣніе.

— Я требовалъ?…

— Какъ, вы не требовали? Безюке…

— А, конечно, конечно, — спохватился Тартаренъ, услыхавши имя аптеваря.

Онъ все понялъ, обо всемъ догадался, умилился ложью аптекаря, ловко придумавшаго средство вернуть его на путь долга и чести.

— Ахъ, друзья мои, — говорилъ онъ, съ трудомъ превозмогая волненіе, — какъ хорошо вы сдѣлали. Какое добро вы мнѣ сдѣлали…

— Vive le présidai! — взвизгнулъ Паскалонъ, потрясая хоругвью.

За нимъ загремѣлъ "гонгъ" Экскурбанье, и его: "А! а! а! fen dé brut!"… раскатами пронеслось по отелю и грохотало вплоть до подваловъ.

Вся гостиница взбудоражилась: ея квартиранты выбѣгали въ корридоръ и тотчасъ же скрывались въ страхѣ, увидавши знамя, кучку необыкновенныхъ людей, вопящихъ какія-то странныя слова, махающихъ руками. Никогда еще мирный отель Юнгфрау не видалъ въ своихъ стѣнахъ такого безобразія.

— Войдемте ко мнѣ,- сказалъ Тартаренъ. почувствовавшій нѣкоторую неловкость.

Онъ ощупью разыскивалъ въ потемкахъ спички, когда сильный ударъ раздался въ дверь и сразу отворилъ ее. На порогѣ появилась сердитая, желтая и надутая фигура содержателя гостиницы Мейера. Хозяинъ не вошелъ въ номеръ и изъ дверей проговорилъ сквозь зубы жесткимъ тевтонскимъ говоромъ:

— Нельзя ли потише, не то я васъ отправлю въ полицію.

Нѣчто вродѣ звѣринаго рычанья послышалось изъ потемокъ въ отвѣтъ на дерзкое "отправлю". Хозяинъ сдѣлалъ шагъ назадъ, но добавилъ еще:

— Знаемъ мы, что вы за народъ! За вами присматриваютъ, и я прошу васъ убираться отсюда по добру, по здорову!

— Господинъ Мейеръ, — сказалъ Тартаренъ тихо и вѣжливо, но съ достоинствомъ, — прикажите подать мой счетъ. Эти господа и я отправляемся на Юнгфрау.

О, родина дорогая! О, маленькая отчизна, частица великаго отечества! Донеслось изъ тебя, далекой, нѣсколько звуковъ тарасконскаго говора, повѣяло твоимъ животворнымъ воздухомъ отъ лазурныхъ складокъ тарасконскаго знамени — и Тартаренъ сразу освободился отъ чаръ и сѣтей любви, опять вернулся къ своимъ друзьямъ, къ своему долгу и къ славѣ.

Теперь — чу!…

Какъ восхитительно было на другой день маленькое путешествіе пѣшкомъ изъ Интерлакена въ Гриндельвальдъ, чтобы, захвативши тамъ проводниковъ, подняться на Малую Шейдекъ! Какъ чудно было торжественное шествіе П. А. К., одѣтаго опять по-походному, опирающагося одною рукой на худенькое плечо командира Бравиды, другою — на могучую руку Экскурбанье, гордыхъ тѣмъ, что служатъ какъ бы ассистентами, поддерживаютъ своего президента, удостоиваются нести его кирку, мѣшокъ, его альпенштокъ! Въ то же время, то впереди ихъ, то сзади, то сбоку подпрыгиваетъ, точно молодой легашъ, фанатическій Паскалонъ съ своимъ знаменемъ, тщательно завернутымъ и завязаннымъ, чтобъ избѣжать шумныхъ сценъ, подобныхъ вчерашней.