Янко Есенский - Демократы

— Союз табаководов, — не выдержал Петрович, усмехаясь про себя, что не он один недоволен налогами, и тетка абсолютно права.

— Союз табаководов, Союз обработки табака, Союз земледельцев, Союз батраков.

— Организованные банды попрошаек, — сел на своего конька депутат.

— Банды! — подхватила тетка. — Всюду платишь, казалось бы, за это должны блюсти твои интересы, а они думают только о себе. Пошлют такого дрестуна, — прости за выражение, — чтоб досматривал при сдаче табака, а он? Молчит, как рыба, закроет глаза и стоит, как слепой. Конечно, он не хочет ссориться с таможенными чиновниками {132} 132 Таможенные чиновники — здесь: городская таможенная служба, определявшая сорт табака. , потому что и у него будут покупать табак. И так везде. Нет травинки, на которую бы не влез какой-нибудь жук, чтобы обглодать ее. Без конца изобретают новых жуков, всякие там союзы, кооперативы, фонды, синдикаты. Держишь коров, перерабатываешь молоко — и уже с неба сваливается, как муха в подойник, Союз молочников. Разводишь свеклу, не успеешь оглянуться — тут как тут Союз свекловодов. Если в хозяйстве есть лен или конопля, гляди в оба, чтоб тебе их не подмочил Союз льноводов и коноплеводов, Центролен. Объявится соя, масличные культуры — их уже топчет Союз соеводов, Союз работников масличных культур… Не продашь молока, ягненка, горсточку семечек, ветку с дерева, чтоб не платить проценты молочным, животноводческим, лесным институтам, — и в столице, и в крае, и в округе, и в общине. Отовсюду распоряжаются тобой, приказывают и требуют денег. Горе тебе, если ты не член, устроят бойкот и сживут со света, ничего не продашь. Настоящая диктатура. Дойдет до того, что определят, сколько я могу иметь панталон, сколько ты имеешь право выкурить сигар и выпить коньяку, а если превысишь установленные нормы — вступай в Союз носителей одежды, курильщиков, алкоголиков, подавай прошения через Хозяйственный совет в зависимости от количества и размера, — в низшую, среднюю или высшую инстанцию, доплачивай всюду, всяким управлениям и союзам, пропадай от нетерпения или чего-нибудь еще… Тьфу!.. Чтоб их разорвало! Сколько их разевает рот на чужую зайчатину: что помягче да получше — слопают, а тебе оставят лапы… Почему мой табак был на целых три кроны дешевле?

Петрович слушал тетку, словно самого себя, с наслаждением. Сошлись два одинаковых человека, понимавшие друг друга. Он подчеркнуто, с озабоченным лицом кивал в знак согласия. Пани Микласовой было приятно внимание слушателя, и она поведала ему всю боль своей тяжкой жизни.

— Монополия на зерно немного помогла, — подсластил Петрович ее горькие речи, — цены поднялись.

— Эта монополия хороша только для СОУЗа, по-словацки — подливки, — Словацкого общества управления зернопоставками то есть, — не сдавалась расстроенная тетка. — Я поставляю зерно нового урожая, а брать вынуждена старое и, разумеется, плачу дороже, чем продавала новое… Вместо товара можно брать бонами, но продаешь их самое большее за семьдесят пять процентов, а то и дешевле, если на бирже курс ниже… А пошлина в СОУЗ тебя не минует. Плати — и баста, хочешь или не хочешь. Говорю тебе — диктатура!..

Снизу донесся звон бокалов и крики «ура». Тетка на мгновенье перекрыла свой фонтан и прислушалась. В шуме невозможно было разобрать, кого чествуют.

— А эти внизу, — брезгливо показала она на пол, — и знать не желают обо всем этом. Вот на кого надо найти управу — они создают хаос, какой был до сотворения мира. Спускалась я к ним два раза, но не выдержала. Никчемные люди, вечные свары и сплошной обман. На первый взгляд — человек вроде бы нормальный, с руками, с ногами, а начнет что-нибудь читать — сразу видит все кривым, поддельным, ненастоящим; другой с виду веселый, затейник, а не успеет раскрыть рот — уже льет крокодиловы слезы, приходится звать Веронку с тряпкой — подтереть лужи. Третий — на вид спокойный, миролюбивый, а начнет читать — сплошное возмущение, поджог, огонь, дым, революция, кровь, так что сразу приходят на ум пожарные и полицейские. Четвертый — тучный, упитанный, и только что умял семь бутербродов, а сам декламирует о голодающем народе, о господах, которые сосут соки и допьяна напиваются кровью народа… Тьфу! Толкут в ступе одно и то же, про цыгана в лачуге… А этот согнул руку, как Народный фронт во Франции, и прихватил восьмой бутерброд. Сплошное двоедушие и красивые слова. Поэт прежде всего должен быть откровенным — что на уме, то и на языке. Не повторять, как попка, ерунду вслед за каким-то негодяем… И между собой так не ладят!

— Это я знаю по комитету… — попытался вставить депутат.

— Не знаешь. В этом сам господь бог не разберется. Мне дочь пробовала было растолковать, но не сумела. Есть индивидуалисты и коллективисты, есть традиционалисты и новаторы, формалисты и неформалисты, нейтральные и пропагандисты, идеалисты и реалисты, сюрреалисты — надреалисты, подреалисты, бдящие и спящие, логические рационалисты и во сне болтающие фрейдисты, католики и язычники, уволенные и служащие, правые и левые, красные испанцы и франкисты, националисты и интернационалисты, космополиты и шовинисты, городские и деревенские. Я могла бы перечислять тебе их до вечера… К дочери ходят все сплошь левые, они меня в гроб вгонят!..

У них — как в политических партиях. У каждого своя программа; твоя партия, например, не признает коммунистов, а здешние молодые не признают стариков, пропагандисты — чистых, космополиты — патриотов, католики — евангелистов, иудеев и язычников, и vice versa [38] наоборот (лат.) . — коллективист — индивидуалиста, правые — левых, левые — правых, во сне болтающие — всех бдящих, а все бдящие — во сне болтающих, а между испанцами драка, как в Испании…

Моя Мария воображает, что к ней ходят сплошь истинные художники с громкими именами, а на поверку у них только голоса громкие, это самые крикливые болтуны, они больше всех и громче всех спорят на вечеринках, больше всех кричат о своих творениях, больше всех топчут других, менее значительных, подпавших под чужое влияние, неоригинальных эпигонов…

Нестерпимо горластый, нескромный народ, помышляющий спасти мир, ну, если не спасти, то хотя бы возродить…

Напрасно я ей твержу: «Разгони ты свой салон!» — Мария вбила себе в голову стать писательницей. Без салона, выходит, дело у нее не пошло бы. Если тебе доведется прочесть, что Мария Кильянова написала замечательный роман «Топор смерти», — учти, — хвалебную критику дал Союз писателей, который свил гнездышко в моем доме, и который, к моему несчастью и стыду, я косвенно финансирую в виде всевозможных подкупов: я выдаю дочери средства, а у нее они превращаются в коктейли, бутерброды и кремы… Вот тебе и взятка за хвалебную критику литературных друзей, объединенных в салоне моей дочери.