Янко Есенский - Демократы

В голове благородного «пана председателя» Дубца родились такие же замыслы, какие в свое время вынашивал Толкош, почетный мясник и член городского правления в Старом Месте.

— Да и не пойдет она к старому пню, — прошептала тетка.

Дубец уехал. «Роза» была где-то наверху и о чем-то раздумывала. Он даже не смог с ней проститься и попросил передать ей сердечный привет.

«Как же, передам, дожидайся!» — злорадствовала про себя старая пани.

Бедняга Ландик в это время стоял над раскрытым чемоданом и укладывал белье, одежду, обувь, галстуки. Он бросил туда же и белые перчатки — и воспоминания…

Тетка ошиблась: любви не было, она выпала из перевернутой брички. Ни с кем ничего не случилось, только любовь погибла.

Семейное решение — выбить клин клином, а старую любовь новой — было неплохое решение. Да только ничего не вышло. Клин надломился, новая любовь оказалась слишком слабой и сразу погибла, когда бричка перевернулась.

Доктор Ландик вернулся в Старе Место, чтобы «приступить к служебным обязанностям». За время его отсутствия в окружном управлении произошло то, что обычно случается в каждом учреждении, а именно: когда чиновник возвращается после отпуска, его ждет груда неисполненных деловых бумаг. Летом больше всего отпусков и, следовательно, больше непросмотренных дел. Поэтому-то работа государственного аппарата в летнее время напоминает езду на санях в августе. Это происходит благодаря дисциплинированности или «дисциплине» и предупредительности сослуживцев, которым такт не позволяет вмешиваться в «компетенцию» своего коллеги и притрагиваться к его работе. Пусть уж и она отдохнет, а иначе чиновник отдыхал бы и после отпуска, что не положено.

К тому, что накопилось много служебных бумаг, Ландик отнесся довольно благодушно. Огорчала и раздражала его неопределенность «дела» с Ганой. Однажды, разыскивая что-то в шкафу, он наткнулся на сверток с красными босоножками. Пакет был перевязан цветной тесемкой с прикрепленной к ней деревянной палочкой. И на тесемке, и на палочке, и на крышке, и на стенках коробки — всюду медали, изображение женских ног и название известной фирмы «Йозеф Зелень, производство обуви в Старом Месте».

Босоножки все же надо отдать. Уже месяц прошел с тех пор, как он купил их для Ганы. Вот отдаст, и — конец. Поговорит с ней последний раз. Посмотрит, как она теперь выглядит. Узнает, что с Толкошем, его соперником, сделал ли он предложение, или все еще нет… А потом все.

Увидит, отдаст и уйдет.

С любовью как с сыпью… Врач твердит: «Не чешись, иначе сыпь пойдет по всему телу». Но тело зудит, хочется почесаться. «Почешу немножко, — думаешь ты, — и полегче станет, и не повредит». Когда человек влюблен, у него всегда что-то зудит, что-то беспокоит. Почешешься — и любовь заполняет все сердце.

Ландик не был исключением. «Отдам и уйду навсегда», — говорил он себе. Но зуд именно так и начинается.

Ему станет легче — и только. И ничего не случится. Так хотелось пану комиссару, но удовлетворится ли этим любовь?

Ландик справлялся не там, где следовало. Вместо того чтобы заглянуть в свое сердце, он искал ответа в книгах. Уж если с точки зрения общественной морали он совершил проступок и пренебрег своим служебным положением, ухаживал за кухаркой Ганой, то еще больший грех — сделать ей подарок, рассуждал Ландик.

Он просмотрел служебный устав. Там сказано только, что служащему запрещается принимать подарки, в чем бы это ни выражалось — в деньгах, денежных ценностях или в виде какой-нибудь льготы, преимущества. Следовательно, делать подарки он может: Ландик проштудировал и закон о взяточничестве номер 178 (Сборник законов и распоряжений 1924 года). Тут его на минутку взяло сомнение: а не является ли Гана банковским служащим, ведь она служит у директора банка? Банковские служащие приравниваются к государственным служащим, если их банк находится под государственным контролем. Сейчас почти все банки под государственным контролем. Гана, может быть, — а Бригантик не дремлет, — принимает служебную корреспонденцию своего хозяина, носит ее в банк или из банка, с почты или на почту. Это функция служащего. Тогда Гану следует считать служащим. Но в таком случае делать подарки нельзя. Нарушение закона строго карается. В этом мало хорошего… Начнешь читать законы — и окончательно запутаешься… Ландик взял когда-то в банке ссуду в пятьсот крон и хотел бы еще взять… Вот и выходит, что он дал государственному служащему красные босоножки, чтобы подкупить его… Гана, правда, ссуд не выдает, но она может оказать влияние на директора, который распоряжается ссудами. Взятка налицо… Если бы судьей был Бригантик, шеф Ландика, дело в шляпе.

У Ландика мороз прошел по коже. Он еще раз посмотрел австрийский закон 1852 года, потом венгерский закон 1878 года, из любопытства сравнил их с военным уголовным законом 1855 года, и его охватил ужас. Спохватившись, он вернулся из прошлого столетия к современности и пожалел себя и всех служащих.

«Отдать — не отдать?.. Отдам… Раз уж я их купил, отдам. Потом пусть хоть вешают, я и без того залез в петлю…»

Взяв пакет за деревянную палочку, прикрепленную к тесемке, Ландик отправился на угол, где раньше встречал Гану.

Восемь часов, четверть девятого, а Ганы нет и нет. После недолгого размышления Ландик решил пойти прямо к дому Розвалида и позвонить. Ну что может случиться? Он позвонит. Ему откроет Милка, а может, и сама Гана. Он отдаст босоножки и уйдет. Правда, было бы неплохо и поговорить немножко, ну да если уж она не сможет, то он узнает обо всем не сегодня, а завтра. Главное — не мозолить глаза прохожим этой коробкой.

Ему повезло. На втором этаже, стоя босиком на подоконнике, Милка мыла окно. Из другого окна, опершись на локоть, выглядывала сама Гана, в белом фартучке и белом платочке, завязанном по-бабьи. Она сразу же узнала Ландика и, улыбнувшись ему, кивнула головой. Но это было не только приветствие — Гана кивнула головой направо вверх и подмигнула ему, словно приглашая войти. Ландик недоуменно смотрел на девушку. Она еще раз повернула голову направо и вверх — тогда он понял. Войдя в ворота, Ландик поднялся по лестнице. Гана уже стояла в дверях, протягивая ему руку.

— Входите, входите, пан доктор, хозяев нет.

Было видно, что приход Ландика порадовал ее. И Ландик тоже был рад, он едва удержался, чтоб не притянуть ее к себе и не поцеловать, как две недели тому назад поцеловал Желку в Брезницах. Если бы Гана вытянула губы и приказала: «Ну!» — как это делала Желка, — видит бог, он бы обнял и расцеловал ее там же, в дверях. Но Гана только потянула его за руку в дом.