Михаил Лакербай - Тот, кто убил лань

Девушку судили и приговорили к шести годам заключения и ссылке в Сибирь.

Тогда из зала суда, неожиданно для всех, раздался громкий протестующий голос: "Хабиба не виновна! Это я убил Эстате Дочия! Судите меня!"

Невероятная суматоха поднялась в зале.

Вперед вышел Чичин. Все с интересом разглядывали его. Юноша уверял суд, что Хабиба якобы была другом его детства, и потому будто бы она хотела выгородить его, надеясь, что ее оправдают, так как она совершила, мол, преступление, защищаясь...

Хабиба говорила: "Это неправда. Он все выдумал. Убила я".

Но суд все-таки поверил Чичину и присудил его к десяти годам тюрьмы и к пяти годам ссылки в Сибирь.

Прошло пятнадцать лет. Хабиба ждала его. Когда Чичин вернулся, они поженились.

Счастливо живут они уже более ста лет.

Атырас.

Перевод С. Трегуба

Это происходило в семидесятых годах прошлого столетия, в горестные дни махаджирства. Никто из жителей Дала не хотел уходить в знойную степь, расположенную на границе с Турцией. Но обманом и насилием их все же вытеснили с родной земли. Лишь небольшая группа героев во главе с Адамуром Адзинбой, возглавлявшим крестьянское восстание, решила драться до последней капли крови. На узенькой полоске земли скалистого ущелья Дал остались они продолжать борьбу.

И вот прошло более восьми лет — ив степь к изгнанникам пришел турецкий фелюжник [1]. Он нес какой-то ящик и выкрикивал:

— Эй, махаджиры-абхазы! Кто здесь из Дала? Вам посылка. Мне ее дали в Очамчире. Уж очень просили, и я сдержал свое слово. Возьмите!

С жадным любопытством обступили ящик дальчане.

— Посылка из Абхазии? Из родного Дала?

— Что нам прислали из далекого родного Дала? Кто прислал?

— А ну, Даур, ты ближе, открой ящик.

Юноша Даур открыл ящик и начал доставать из него и вручать обступившим его махаджирам один за другим... женские головные платки. Их было много, этих женских платков. Весь ящик был набит ими. Дальчане с недоумением рассматривали эти платки.

— Что это может означать? — спрашивали люди. Тогда самый старый и мудрый Абидж Бгажба сказал:

— Позор нам! Мы бросили свою родную землю. Лучшего подарка мы и не достойны. Мы, как слабые женщины, оказались малодушными. Боясь смерти, бросили свой родной цветущий Дал и ушли сюда. Лучше смерть, чем такая позорная жизнь... Вернемся в Апсны [2], в родной цветущий Дал и кровью смоем свой позор!

Тогда раздались и другие голоса:

— В Апсны? Что делать там? Ведь все наше хозяйство сожжено и разорено. Нет, придется нам здесь кончить свою жизнь; видно, такова судьба.

Даур в это время достал со дна ящика лист бумаги, на котором было четко написано:

"Храбрым сынам Дала. От благодарной родины. Адамур".

Мужчины сгорали от стыда.

"Какой позор! Адамур сравнил нас с женщинами, он послал нам женские платки", — говорили их печальные взгляды.

Но чем и как воодушевить отчаявшихся?

Вдруг кто-то обнаружил в ящике листья папоротника — атырас, в них были завернуты платки.

— Смотрите! Смотрите! Атырас из Апсны! Наш агырас из родного и далекого Дала! — воскликнул Даур, подняв высоко над головой небольшой пучок уже высохших веточек атыраса.

Люди кинулись к нему. Они отрывали листья атыраса, подносили их к лицу, нюхали, прижимали к груди, целовали, плакали... Самая простая трава Абхазии — атырас, сорная трава с резким пряным запахом, трава, которую они раньше выкорчевывали у себи на родине, стала для них самой дорогой.

— Атырас из Апсны!

— Наш атырас! Из родного Дала!

Запах родной земли проник в сердца и всколыхнул их. Он напомнил изгнанникам их родину, цветущий Дал. Раздались энергичные возгласы:

— Обратно в Апсны!

— Обратно в Дал!

— Ни дня не останемся больше здесь!

Возбуждение людей нарастало. Когда были уже разобраны палатки и пожитки связаны в котомки, Абидж Бгажба торжественно произнес:

— Лучше погибнуть в борьбе за родину, чем влачить на чужбине позорную жизнь.

Его поддержали сотни голосов:

— В Апсны! В Дал! Обратно домой!

И дальские махаджиры неудержимой лавиной двинулись в родной Дал.

Кац и Хазан.

Перевод С. Трегуба

Есть старая абхазская поговорка: "На одном дереве растут и плоды и листья".

Жили два родных брата: старший — Маан Кац — злой, мстительный, спесивый и младший — Маан Хазан — добрый, отзывчивый, скромный.

Маан Кац был очень богат и с презрением относился к простому люду.

Однажды ему донесли, что младший брат его якшается с крестьянами. Вскипел Маан Кац:

— Как это — мой брат, дворянин, и общается с крестьянами! Я накажу его! Он любит изящно одеваться и гарцевать на лучших скакунах. Я же одену его в лохмотья, посажу на самую старую клячу и выселю за пределы Абхазии!

Младший брат знал, что старший никогда не бросал слов на ветер.

Через несколько дней, когда у Маана Каца пировали гости, к его дому подъехал всадник; он сидел на жалкой кляче без седла и был одет в отрепья. Люди узнали Маана Хазана.

Младший брат сказал старшему:

— Дорогой Кац, чтобы не причинять тебе лишних хлопот, я сам приготовился уже в назначенную тобой дорогу. Куда велишь ехать?

Маан Кац посмотрел на младшего брата, и сердце его дрогнуло. Он растерянно махнул рукой...

Так младший брат начал учить старшего чувству сострадания, жалости.

Свадьба.

Перевод С. Трегуба

Абхазский князь Алхас Чачба решил женить своего сына Сафара на дочери князя Коци Дадиани — Цецилии. В назначенный день собрались гости; они пировали в ожидании невесты, которую должны привезти к вечеру.

Посланцев, отправленных за ней, возглавлял Маан Хазан — благородный человек, который уважал людей и требовал к себе должного уважения. Двести оседланных коней погнали по поручению князя Алхаса отцу невесты в подарок.

Князь Коци Дадиани пировал с гостями у себя дома.

Посланцы во главе с Мааном Хазаном, подъехав ко дворцу Коци Дадиани, спешились, вошли во двор и направились к парадной двери. Хозяин же, вместо того чтобы спуститься с веранды навстречу почетным гостям и пригласить их в дом, крикнул сверху:

— А! Сумасшедший Хазан, это тебя послал Алхас за невестой? Ну, поднимайтесь, поднимайтесь на веранду!

Вид у Коци Дадиани был совсем не тот, какой требовался по свадебному ритуалу.

Оскорбленный поведением Коци, добродушный Хазан, не поднимаясь на веранду, ответил:

— Жаль, что не имеем времени воспользоваться твоим любезным приглашением, князь Коци. Мы проезжали мимо и, выполняя волю нашего князя Алхаса Чачбы, остановились лишь для того, чтобы передать тебе привет и пожелание долгой жизни.

Хазан подмигнул сопровождавшим его людям. Все сели снова на коней и выехали со двора. Коци Дадиани был обескуражен. Гости притихли. Дочь его ждала в подвенечном платье... А посланцы уехали.