Генрих Манн - Голова

— Вы думаете, я о вас ничего не знаю? А на что существуют друзья? Один из них осведомил меня, — сказала она, явно волнуясь, и, увидев по его глазам, что он знает, кто этот друг: — Если отбросить все его экивоки, то вы будто бы опустившийся гений, не слишком щепетильный в денежных делах и… — ее взгляд испытующе устремился на него, — не очень благородный с женщинами. — И равнодушнее: — Теперь вы связались с каким-то подозрительным агентством.

— С этим покончено. — Он подкрепил свои слова решительным жестом, но сердце у него замерло. Деньги женщины с той стороны! «Неужели негодяй и об этом донес ей? Конечно, донес, иначе почему она меня с небес опускает на землю! Я у нее в руках». Он растерянно огляделся вокруг, то надувая, то втягивая щеки, несколько раз круто повернулся, словно отбиваясь от нападения. — Графиня, поверьте мне, — сказал он опять резким носовым голосом, — я познал все опасности жизни.

— Слава богу, вы увидели, наконец, открытые двери.

Он увидел: они находятся в центре, и только на них устремлены все взоры. Он даже удивился, что графиня Алиса так свободно себя чувствует на этих подмостках. Грациозными движениями она беспрестанно меняла место; то, заложив руки за спину, опиралась ими о стол, отчего грудь ее выступала вперед, то садилась на ручку кресла, поджав ноги, так что ее юные бедра красиво округлялись. А он только следил за ней, дивился, но сам был начеку. Через одну из дверей бросала на них искрометные взгляды фрейлейн Кнак и таращил глаза Толлебен. Графиня Альтгот неотступно прислушивалась к их словам, как ни рассыпался перед ней дипломат. Силы небесные! А из-за портьеры напротив угрожающе выглядывал не кто иной, как Мангольф.

— Графиня! — Он повернулся вокруг своей оси. — Мы мешаем делам государственной важности. Я не хотел бы показаться назойливым.

Она вытянула ноги и приняла серьезный вид.

— Что поделаешь, вы уже здесь. Если вы нечаянно услышите какую-либо важную тайну, от которой зависят судьбы Европы, то отвечать за это придется мне, — серьезно, покачав головой, сказала она.

— Я сознаю свое ничтожество, — повторил он, видя, что в комнате, где происходит совещание, Мангольф делает какие-то заметки. Мангольф, как подчиненный, сидел на некотором расстоянии от совещающихся. Но и Кнаку приходилось немногим лучше. Ланна, держа на коленях маленькую чашечку, помешивал в ней сахар и слушал. Говорил тот чопорный интриган, что показался в дверях столовой, то мимолетное, но многозначительное явление. Он и теперь держался таинственно, отставил настольную лампу и уселся так глубоко, что тело его нигде не выступало над креслом, повернутым спинкой к лампе, и сливалось с полумраком. Только когда он увлекался, скрюченная рука его попадала в полосу света, выражая ужас, недоверие, лукавство. Но вот резким движением высунулся профиль с крючковатым носом и крючковатым подбородком. Лишь вслед за тем к свету постепенно повернулось и все лицо — лицо чиновника с безупречным пробором, но за тенью носового бугра скрывались лишенные ресниц белесые глаза, словно отражающие бесцветные и быстрые видения, — а какие бездны коварства врезали все эти морщины?

Терра думал: «Черт побери! Вот так сила! Она хоть кого изобличит и уничтожит!» Он прислушался. Старец громко шипел сквозь редкие зубы, чем больше он приглушал свой шепот, тем громче этот шепот раздавался.

— Я проник в их замыслы, — шипел он. — Их отравленная стрела в «Локальпрессе» пронзит их самих. — На его лице мелькнули зависть, крайнее недоверие и торжество. — По каверзным намекам на какую-то высочайшую оперу, имеющим целью встревожить Петербург, я узнаю нашу антирусскую партию. «Просвещенный гений его величества» — вот слова, которые могли быть подсказаны только английским лицемерием!

Он втянул голову в плечи, поджал губы, и взгляд его вонзился в Ланна, который перестал помешивать в чашечке. Терра встретился глазами с Мангольфом. Что было им известно? Словно прикованный к месту, вслушивался он в шепот старца.

— Три месяца я ложусь и встаю с этим дьявольским измышлением. Каждое слово выжжено у меня в мозгу, и я готов уйти на покой, как негодный слуга, если не найду главного, не найду ключа к разгадке, который даст мне возможность принять встречные меры… Избавьте меня только от высочайших сюрпризов! — так закончилось шипение.

— А Толлебен, — раздумчиво сказал Ланна, — хочет меня уверить, что все дело в рекламе какого-то уже переставшего существовать агентства.

Казалось, и он ищет глазами Терра. Терра попятился к двери и добрался до прихожей; там он сделал поворот и хотел улизнуть. Но натолкнулся на свободное кресло и почти помимо воли рухнул в него.

Совесть подсказывала ему, что в ближайшую минуту он может быть арестован как политический отравитель колодцев, чуть ли не государственный преступник. Возможно, что и приглашение статс-секретаря было просто ловушкой: он разыгрывал роль покровителя, чтобы легче уничтожить Терра! Молодая графиня вышла за ним в прихожую, она, любопытствуя, пристроилась в соседнем кресле.

— Что с вами?

Ее поведение тоже казалось ему подозрительным.

— Кто этот интриган в сюртуке? — резко спросил он.

— Действительный тайный советник фон Губиц. Он напугал вас?

Терра видел, что она улыбается. Блестящий луч из-под прищуренных век обезоруживал его своей иронией, как в тот миг, когда они встретились впервые, и как всегда. Когда она так улыбалась, он согласился бы даже, чтобы его арестовали.

— В чем вы провинились? — спросила она.

Он отер пот со лба.

— Перед его нечеловечески проницательным взглядом и самый невинный смертный может ни с того ни с сего почувствовать себя преступником.

— Он хранитель наших самых сокровенных тайн. Он знает все. Даже папа многого не знает. — Она с обидой откинула голову. — Что вы скажете насчет разоблачения, которое мы подслушали?

— Я скажу, что нам спокойнее сидеть здесь, а то, пожалуй, мы увидим и услышим слишком много, — осторожно заметил он.

Через зал прошла Альтгот.

— Обычно милейшая Альтгот никогда не уезжает, не простившись со мной. Она, видимо, чем-то недовольна, — пробормотала графиня Ланна, усмехаясь глазами. Затем поспешно: — Посмотрите-ка вон туда, на эту пару!

Им была видна и столовая, где Кнак оставил свою дочь наедине с претендентом на ее руку. Его собственный голос слышался из кабинета, где происходило совещание и где он в чем-то убеждал дипломата.

— Бисмарк явно берет верх, — сказала графиня Алиса, кивнув в сторону столовой.

Терра не сразу понял ее. Потом рассмеялся:

— И вы зовете его Бисмарком? — но осекся.

— Если бы вы раньше видели Беллу Кнак! — с такой горечью произнесла молодая графиня, что он даже испугался. — Она не оставляла без внимания ни одного смазливого лейтенанта. Вот тут-то она была на высоте.