Григорий Белых - Дом веселых нищих

— А докажешь? — усмехнулся хитро Иван Иваныч.

Роман фыркнул:

— Еще бы не доказать. И докажу.

— Как же это? В Америку поедем?

— Не надо и Америки. Я здесь видел Пинкертона.

Иван Иваныч изумленно вытаращил глаза и громко расхохотался.

— Нечего смеяться, — буркнул , Роман. — Сам видел. Врать не стану. Пинкертон, настоящий сыщик. И конфетами меня угощал.

— Верно?

— А то, думаете, вру?

Но Тоффер все еще смеялся.

— О чем же вы с ним говорили? — спросил он. — О кинематографе?

— Фига, — разозлился Роман. — Он преступников ловит. Он и о вас спрашивал.

Тоффера словно подбросило — и смеяться перестал.

— Как ты сказал? — нахмурившись, спросил он.

А Роман нарочно не торопился отвечать. Тогда Иван Иваныч взял стул и сел рядом с Романом.

— Ну-ка, выкладывай, — деловито сказал он. — Рассказывай все подробно. Что он спрашивал обо мне?

— А все. Как живете, что делаете, кто к вам ходит, о чем разговариваете.

— А ты?

— Ну, я не дурак — сказал Роман. — Насчет разговоров ничего не сказал.

Сообщение взволновало Тоффера. Он долго расспрашивал о Пинкертоне. Интересовался даже, как тот был одет и какая на нем шляпа. Потом он долго ходил по комнате и что-то бормотал под нос.

Роман вспомнил про Ленку и кстати рассказал о дворнике. Тоффер внимательно слушал. Потом зевнул, сказал:

— Чепуха все. Иди спать и не рассказывай никому о Пинкертоне. А эти книжки брось все-таки читать.

Иван Иваныч подошел к этажерке, порылся в стопке толстых томов и достал книгу. Потом что-то написал на обложке и протянул книгу Роману,

— Вот возьми.

— Про сыщиков?

— Нет. Про одного мальчика, но очень интересная, только попробуй, начни…

Роман оглядел книгу. На обложке большим красными буквами стояло одно слово:

РЫЖИК

Название было непонятное и неинтересное.

На Троицком проспекте, раньше тихом и пустынном, теперь каждый день учили солдат. С раннего утра разбитые повзводно новобранцы проделывали военные упражнения, а бравые унтеры, важные, как петухи, грозно командовали:

— Взвод!.. Отставить!..

Целыми днями марширующие новобранцы ревели с присвистом песню:

Пишет, пишет царь германский,

Пишет русскому царю:

«Я Россию завоюю,

Сам в Россию жить пойду».

На задворках, в пустовавшем двухэтажном флигеле, открылась фабрика военного обмундирования. Загудели швейные машины. Двор огласился песнями работниц-швеек. Ежедневно к фабрике подъезжали возы. Привозили полотно, вату, большие пачки катушек с нитками, увозили зеленые тюки гимнастерок и большие кипы белья.

Роман целые дни проводил с ребятами во дворе. Домашние дела его не интересовали, да и что особенного могло произойти дома?

Но однажды, придя домой, застал мать в слезах. Колька потихоньку сказал:

— Александра мобилизовали. Завтра на фронт.

На другой день встали все не по обычному рано. Разбудили и Романа. Вместе пили чай. Даже дед не пошел на работу. Старший брат был в новеньком обмундировании. Сидел за столом важно, как именинник, с вытянувшимся лицом и даже не шутил. В глазах его Роман подметил что-то похожее на испуг.

После чая брат позвал Романа и, вытащив из сундука новенькую хрестоматию, подал ему.

— Это тебе подарок, — сказал он. — Осенью учиться пойдешь, на память.

— Спасибо скажи, — бормотала мать, вытирая слезы.

Александр начал одеваться. Бабушка кинулась к нему помогать напяливать шинель. Дед сидел в стороне на табуретке и, поглаживая бороду, изредка крякал. Колька стоял у окна.

Все сели. Бабушка, часто крестясь, бормотала молитвы. Мать торопливо развязала узелок платка, доставая деньги. Минуту сидела молча, опустив глаза, не двигаясь. Наконец Александр встал.

— Благословит тебя господь, — сказала мать дрогнувшим голосом. Она подошла к Александру и стала часто-часто крестить его.

— Шуратка, миленок, внученька-а! — запричитала бабушка, бросаясь к Александру.

Все сгрудились вокруг него. Дед крепко обнялся с внуком и отошел в сторону. Потом все по очереди подходили прощаться. Целовали, говорили что-то бессвязное, но нужное:

— Пиши почаще… Что надо, сообщи…. Наконец Александр вырвался из круга, вскинул на плечи мешок.

Мать все еще суетилась. Бегала, хватала что-то, совала деньги. Вошел Тоффер.

— Прощайте, Иван Иваныч, — сказал Александр, обращаясь к Тофферу. — Я увезу свой корнет, так вы их скрипкой почаще веселите.

— Ладно, — сказал Тоффер, пожимая руку Александра. — А вам желаю поскорее вернуться. Добрый путь!

В этот день в квартире Рожновых было особенно тоскливо. Говорили мало. Колька рисовал немцев из «Огонька», сестра вышивала, мать читала Евангелие, а бабушка чинила белье. Только дед, тяжко вздыхая, разговаривал сам с собой.

День прошел. Потом другой, третий, неделя. В квартире прочно засела тоска.

По вечерам, если у Ивана Ивановича не было гостей, он часто снимал с гвоздя скрипку и наигрывал разные польки.

Мать привыкла к нему, да и все домашние полюбили тихого жильца. И столовался Иван Иванович вместе с Рожновыми.

А лето считало последние дни.

Наступил день именин Романа. Утром мать водила именинника в церковь причащаться. Дома его ждал большой арбуз. Пили кофе. Бабушка угощала пирогом.

После чая, забрав с собой Иську и Женьку, Роман гулял, покупал мороженое и угощал товарищей. Потом купил себе книжку «Взятие Плевны», на обложке которой солдат в серой кепи и с багровым лицом бежал на турок.

Вечером собрались гости. Пришла Настасья Яковлевна, знакомые матери и бабушки. Васса Алексеевна подарила Роману сапоги, а Настасья Яковлевна сунула ему в кулак полтинник и балалайку.

Сестра подарила книгу стихотворений Лермонтова. Роман знал, что сестра дорожила этой книгой, поэтому отнесся к подарку с уважением.

Лучше всех оказался запоздалый подарок Кольки. Он пришел с работы поздно.

— Поздравляю, — сказал он и, подмигнув Роману, вышел на кухню. Роман последовал за ним. Тут брат вытащил замечательный стозарядный пистолет.

Давно Роману не было так весело, как в этот вечер. Гости сидели за столом, прикладывались к рюмкам, разговаривали. Именинник бегал вокруг стола и выбирал самое вкусное. Ему даже дали выпить рюмку сладкого вина.

Роману очень хотелось, чтобы здесь присутствовал Иван Иваныч, но у него опять сидели товарищи. Они чуть не с утра забрались к нему в комнату и все говорили. Роман часто поглядывал в замочную скважину, но войти не решался.

А гости, захмелев, стали петь песни. Колька принес гитару, заиграл плясовую. На середину комнаты выскочила Васса Алексеевна и поплыла по кругу. Потом все плясали, и Роман плясал и пел: