Гарольд Роббинс - Саквояжники (Охотники за удачей, Первопроходцы)

— Правый борт двигатель один, режим нормальный, сэр.

— Левый борт двигатель два, режим нормальный, сэр, — отрапортовали бортинженеры.

Следующий пункт инструкции был мне незнаком. Вот уж, действительно, не самолет, а корабль с крыльями.

— Отдать концы, — скомандовал я.

Сидящий справа от меня Эймос протянул руку и нажал рычаг сброса тросов. На панели передо мной загорелась еще одна красная лампочка, и «Центурион» соскользнул в воду. Машина слегка погрузилась, нам был слышен плеск воды о нос самолета. Я наклонился и повернул штурвал. «Центурион» медленно развернулся и начал двигаться в направлении открытого моря. Я взглянул на Эймоса, он улыбнулся мне.

Я улыбнулся в ответ. Начало было положено, мы, по крайней мере, плыли.

Волна ударила в нос самолета, и брызги долетели до окна кабины. Я как раз дошел до последнего пункта инструкции. Их было почти сто. Казалось, минуло уже несколько часов с того времени, как мы стартовали. Я бросил взгляд на часы, на самом деле прошло всего шестнадцать минут. Я взглянул в окно. Шесть больших двигателей работали ровно, на винтах сверкали солнечные лучи и брызги. Кто-то тронул меня за плечо, я обернулся и увидел радиста с надувным спасательным жилетом в одной руке и парашютом — в другой.

— Снаряжение на случай аварии, сэр.

Я посмотрел на него. Сам он уже надел снаряжение, то же самое сделали и два его колени.

— Положите за кресло.

Бросив взгляд на Эймоса, я увидел, что он тоже надел жилет и теперь пристегивал ремни парашюта. По его лицу было видно, что чувствует он себя не очень удобно. Он посмотрел на меня.

— Тебе тоже надо надеть.

— У меня своя примета. Если их не надевать, то они и не понадобятся.

Эймос не ответил, только пожал плечами. Радист вернулся на свое место и пристегнул привязной ремень. Я оглядел кабину.

— Все готовы?

— Да, сэр, — ответили они разом.

Я наклонился и щелкнул выключателем на приборной доске. Все индикаторные лампочки загорелись зеленым светом. Теперь они загорятся красным только в случае аварии.

— Ну, ребята, начали.

Я немного прибавил скорость. «Центурион» вздрогнул, нос его слегка зарылся в волны, потом медленно приподнялся. Теперь самолет напоминал моторную лодку с задранным носом. Я взглянул на приборы, указатель скорости показывал девяносто.

До меня донесся голос Эймоса:

— Расчетная скорость взлета сто десять.

Я кивнул и увеличил скорость. Стрелка подползла к отметке сто, потом сто десять. Волны стучали в дно фюзеляжа, как заклепочный молот. Увеличив скорость до ста пятнадцати, я потянул ручку управления на себя.

Некоторое время ничего не происходило, и я увеличил скорость до ста двадцати. Внезапно «Центурион» задрожал и, подпрыгнув с поверхности воды, буквально взмыл в воздух. Стрелка указателя скорости скакнула к отметке сто шестьдесят, рычага управления двигались легко. Я бросил взгляд в окно, поверхность воды была в двухстах футах под нами. Мы летели.

— Черт побери, — выругался позади меня один из парней.

Эймос обвел всех торжествующим взглядом.

— Ну что, ребята, — сказал он, протягивая руку, — платите.

Он посмотрел на меня и улыбнулся. — Я поспорил с каждым из них на доллар, они утверждали, что эта штука никогда не поднимется с воды.

Я улыбнулся в ответ. Машина медленно набирала высоту. На высоте шесть тысяч футов я развернул ее на запад, направив прямо в сторону заходящего солнца.

— Ей так легко управлять, как детской коляской! — радостно воскликнул Эймос со своего кресла.

Я посмотрел на него, стоя позади кресла радиста, который объяснял мне действие нового автоматического прибора записи сигналов. Можно было всего один раз отправить радиограмму, а потом включить автоматику, и прибор будет посылать записанную радиограмму до тех пор, пока не сядут батареи.

Лучи заходящего солнца окрасили седые волосы Эймоса в огненно-рыжий цвет, какой был у него в молодости. Я посмотрел на часы, они показывали пятнадцать минут седьмого. Мы находились над Тихим океаном в двухстах милях от берега. Пора было возвращаться.

— Эймос, — сказал я, — не хочется совершать первую посадку в темноте.

— Значит, капитан, как говорят на флоте, ложимся на обратный курс, — сказал радист, улыбнувшись.

— Отлично, матрос. — Я повернулся к Эймосу: — Ложимся на обратный курс.

— Есть, сэр.

Машина накренилась и плавно пошла на разворот, а я снова склонился над плечом радиста. Внезапно самолет тряхнуло, и я рухнул бы на него, если бы не успел ухватиться за его плечи.

— Опять неисправность в пятом двигателе, — крикнул бортинженер.

Я кинулся к своему креслу и посмотрел в окно. Из двигателя фонтаном било масло.

— Выключить его! — крикнул я, пристегиваясь ремнем. Жилы на шее Эймоса вздулись и стали похожи на стальную проволоку, он вцепился в штурвал, пытаясь удержать дергающуюся машину. Я ухватился за свой штурвал, и мы вместе выровняли ее.

— Пятый двигатель отключен, сэр, — крикнул бортинженер.

Я бросил взгляд на двигатель. Винты медленно вращались под действием ветра, но масло из двигателя не текло. Я повернулся к Эймосу. Он побледнел, по лицу его струился пот, но равно он улыбался.

— Мы без труда сможем посадить его и на пяти двигателях, — сказал он.

Судя по расчетам, мы могли бы вернуться и на трех двигателях, но мне бы не хотелось до конца испытывать судьбу. Я посмотрел на приборную доску. Против пятого двигателя горела красная лампочка. Вдруг начала мигать красная лампочка против четвертого двигателя.

— Что за черт?! — Я повернулся, чтобы взглянуть на четвертый двигатель. Он тоже начал чихать и глохнуть.

— Проверить четвертый двигатель! — крикнул я и повернулся к приборной доске. Красная лампочка горела против трубопровода четвертого двигателя. — Засорился трубопровод четвертого двигателя! Продуйте сжатым воздухом!

— Есть, сэр, — прозвучало в ответ, а затем я услышал щелчок включения вакуумного насоса. Передо мной вспыхнула еще одна красная лампочка.

— Вакуумный насос не работает, сэр.

— Отключить четвертый двигатель, — приказал я, так как не было никакой надежды на то, что трубопровод прочистится сам. Засоренные трубопроводы имели тенденцию к возгоранию.

— Четвертый двигатель отключен, сэр, — прозвучал ответ на мою команду.

После напряженных десяти минут я почувствовал некоторое облегчение, пожалуй, беспокоиться уже было не о чем. У нас оставалось еще четыре двигателя.

— Думаю, что теперь все будет в порядке, — сказал я.

Мне следовало бы держать на замке свой поганый рот. Потому что не успел я сказать это, как начал чихать и глохнуть первый двигатель. Приборная доска передо мной светилась теперь, как рождественская елка. Вслед за первым зачихал шестой двигатель.