Алан Силлитоу - Начало пути

Администратор гостиницы проникся ко мне доверием, и теперь не надо было оплачивать счет каждые три дня, можно было не платить хоть целую неделю. Администратор был тощий, лицо розовое, и остатки светлых волос тоже совсем тощие - он был бы, наверно, унылый и грустный, да шалишь: на такой должности полагается быть оживленным и бодрым, от этого зависело всё его благополучие. Он называл меня «мистер Крессуэлл» и, похоже, не прочь был бы узнать, куда это я все хожу и чем занимаюсь. Раз вечером я угостил его в баре двойной порцией коньяку и гаванской сигарой - свистнул ее у хозяина Бриджит,- и с тех пор мы стали с ним друзьями, насколько это допускала его служба. Я ничего не рассказывал ему про себя, обмолвился только, будто приехал по делам семьи, разыскиваю кой-какие документы в Соммерсет-хаузе. Это внушило ему почтение, и он не стал больше ни о чем спрашивать, только иной раз заговорщицки мне подмигивал: мол, надеюсь, дела у вас идут хорошо,- будто была у нас с ним общая тайна, или, может, он думал, я не нынче-завтра получу кругленькую сумму. Трудно сказать, что у него было на уме, но мне казалось, чем меньше мы разговариваем, тем лучше, и чем больше намеков, подмигиваний, подталкиваний локтем, тем верней я заслужу его доверие.

Доктор Андерсон вел весьма светскую жизнь, и мы виделись с Бриджит почти каждый вечер, хотя немало труда стоило сладить со Смогом. Если мы обещали взять его потом с собой на кухню, он, довольный, оставался в своей кровати и спокойно строил что-нибудь из кубиков. Но один раз он все-таки зашел в спальню, и потом пришлось объяснять ему, чем мы занимались. Я сказал: мы играли в любовь - взрослые часто играют в эту игру, а Бриджит отвернулась и хихикала. Он спросил: а мама с папой тоже так играют? И я сказал: иногда, наверно, играют. Ведь так еще и детей делают. Потом пришлось объяснить, как же получаются дети,- этим я его окончательно покорил, он примостился у меня на коленях, придумывал все новые дельные вопросы и совсем вогнал меня в краску. Наконец, очень довольный, он пошел к себе в комнату и лег спать. С тех пор как я ткнул его кой-куда носом, Бриджит уже не приходилось за ним подтирать, а меня теперь, как погляжу на его серьезную, беззащитную рожицу, почему-то сразу жалость берет. Ведь совсем еще кроха, такого всякая малость может ранить. Скорей бы он дорос до восьми лет. Жилось ему, конечно, хорошо, а я все равно беспокоился, пускай бы уж скорей стал постарше и пускай лицо станет грубее, жестче, а тело крепче - тогда мир будет ему не так опасен.

У меня оставалось всего несколько фунтов, пора было смываться из гостиницы. Я задолжал за десять дней, а это штука опасная: администратор может в любую минуту потребовать, чтоб я заплатил по счету, а мне платить нечем. По-моему, он никогда не спит, оттого, наверно, и такой тощий. Когда ни приду - в полночь или еще поздней,- он сидит за своей стойкой, и утром, в какую рань ни встану, он непременно заглянет в столовую, когда я завтракаю. Проскользнуть мимо него незамеченным, да еще с раздутым чемоданом, нечего и думать.

В день, когда я решил сняться с якоря, было очень холодно. Завтракал я за одним столом со скандинавским журналистом и думал, как бы с ним распрощаться, не выдав своего намерения сбежать. Нет, похоже, это никак невозможно, и я просто из вежливости расспрашивал про его статью о сексе и пороке в Лондоне. Работа у него вроде не больно двигалась, но от его прежнего уныния не осталось и следа, да оно и понятно: он с головой погрузился в постижение предмета. Лучше жить, чем писать, сказал он. В Лондоне это дешево, но все-таки, пока он не исчерпал тему или пока тема не исчерпала его, он просил, чтобы ему слали из дому деньги. В последнее время он стал другим человеком, в два счета съедал свой завтрак, а при случае пытался ухватить и от моего. Чем глубже вваливались у него щеки, чем больше он сутулился при ходьбе, тем больше ел, тем радостней было у него на душе. Я спросил, к какому это злачному местечку он так пристрастился. Он сказал - к «Золотой лягушке», и я пообещал как-нибудь вечерком туда заглянуть.

- Я куплю вам девицу,- сказал он и, растянув в улыбке свои тонкие губы, подцепил мой кусок поджаренного хлеба.

В номере я разделся донага и стал напяливать на себя весь свой гардероб. Сперва надел три пары чистого белья и так сразу разогрелся, в случае чего вполне можно бы сэкономить шиллинг на отоплении. Потом надел три лучшие рубашки - это уж было неудобно: пуговицы третьей рубашки насилу удалось застегнуть. К счастью, последний месяц я много ходил пешком, да еще забавлялся с красоткой Бриджит и здорово похудел, не то могло быть и хуже. Вот натянуть На себя две пары брюк оказалось уже трудней. Поверх первой пары я Надел две пары носков - так они внизу плотней обхватили ногу,- а потом уж натянул вторые брюки. Застегнуть до конца молнию не удалось, и подняться с кровати, на которой сидел, я тоже не смог - сразу опять на нее плюхнулся. Пот лил с мейя ручьями; я уж думал, провалилась моя затея-: ведь как только я выйду на воздух - если мне вообще удастся выйти,- мигом схвачу трехстороннее воспаление легких. Я ухватился за спинку кровати, поднатужился, встал - и чувствую: физиономия вся вспухла, точно красный воздушный шар. Тут я чуть не заревел: ведь надо еще надеть туфли, значит, опять садись. А потом взял, опрокинул стул и с маху поставил на него ногу. Я хотел проверить, смогу ли я это проделать, оказалось - могу, и я опять опустил ногу на пол. Туфли стояли на полу, и я стал медленно, осторожно нагибаться, причем держался за спинку и ножку кровати, чтоб не шлепнуться на протертый ковер.

Пока все шло хорошо. Я улыбнулся, очень довольный, и протянул руку за туфлей. Это еще не так трудно, но вот удастся ли встать на ноги - ведь руки и ноги у меня будто в деревянных колодках. До туфель было несколько шагов, я лег на бок, пополз и наконец с торжеством схватил их. Это и есть жизнь, думал я, попутно соображая, как бы их теперь надеть, это и есть проверка на изобретательность, такое может случиться с каждым в любую минуту. Лучше уж испытать себя и узнать себе цену. Первый раз всегда самый трудный. Легче всего, конечно, отказаться от затеи, снять с себя лишнее и уйти, а остальное кинуть в гостинице, но упрямо, выбиваясь из сил, так что на глазах проступали злые слезы, я старался надеть хотя бы одну туфлю. До метро уж как-нибудь доковыляю. Я с облегчением улыбнулся - одна туфля на мне. Значит, если как следует поднапрячься, надену и вторую.

Раздался стук в дверь. В мыслях у меня замелькали лица: Кло-дин, мисс Болсовер, мать, мистер Клегг (за своими часами), Бриджит, даже Смог - со своими вопросами про то, как делают детей,- всем им или кому-то одному вздумалось навестить меня в эту решающую минуту моей жизни.