Даниил Хармс - Рассказы, сценки, наброски

Под стулом я нашёл недоеденную котлету. Я съел её, и мне стало легче. Ветер уже почти не дул, а часы спокойно тикали, показывая правильное время: без четверти четыре.

– Ну, значит, вестники уже ушли,– сказал я себе и начал переодеваться, чтобы идти в гости.

22 августа 1937 года

Даниил Иванович Хармс

Меня назвали извергом.

А разве это не так?

Нет, это не так. Доказательств я приводить не буду.

Я слышал, как моя жена говорила в телефонную трубку какому-то Михюсе, что я глуп.

Я сидел в это время под кроватью и меня не было видно.

О! что я испытывал в этот момент!

Я хотел выскочить и крикнуть: «Нет, я не глуп!»

Воображаю, что бы тут было!

Я опять сидел под кроватью и не был виден.

Но зато мне-то было видно, что этот самый Михюся проделал с моей женой.

Сегодня моя жена опять принимала этого Михюсю.

Я начинаю думать, что я, в глазах жены, перехожу на задний план.

Михюся даже лазал в ящиках моего письменного стола.

Я сам сидел под кроватью и не был виден.

Я сидел опять под кроватью и не был виден.

Жена и Михюся говорили обо мне в самых неприятных выражениях.

Я не вытерпел и крикнул им, что они всё врут.

Вот уже пятый день, как меня избили, а кости всё ещё ноют.

1935—1936 гг.

Даниил Иванович Хармс

Петя входит в ресторан и присаживается к столику | официант приносит карточку и кладёт её перед Петей | Петя выбирает «бёф-буи» и говорит официанту

Петя

Дайте мне, если можно, бёф-буи.

Официант

Чего изволите?

Петя

Если можно, бёф-буи.

Официант

Как вы сказали?

Петя( краснея )

Я говорю, мне бёф-буи.

Официант( выпрямляясь )

Что прикажете?

Петя( испуганно )

Дайте мне бёф…

официант выпрямляется, Петя вздрагивает и замолкает | некоторое время – молчание

Официант

Что прикажете подать?

Петя

Я бы хотел, если можно…

Официант

Чего изволите?

Петя

Бёф-буи, бёф-буи.

Официант

Как?

Петя

Бёф…

Официант

Бёф?

Петя( радостно )

Буи!

Официант( с удивлением )

Буи?

Петя( кивая головой )

Бёф-буи. Бёф-буи.

Официант( задумчиво )

Бёф-буи?

Петя

Если можно.

официант стоит задумавшись некоторое время, потом уходит | Петя придвигает стул к столу и собирается ждать | через некоторое время появляется второй официант, подходит к Пете и кладёт перед ним карточку | Петя с удивлением смотрит на официанта

1935—1936 гг.

Даниил Иванович Хармс

Шёл трамвай, скрывая под видом двух фонарей жабу. В нём всё приспособлено для сидения и стояния. Пусть безупречен будет его хвост и люди, сидящие в нём, и люди, идущие к выходу. Среди них попадаются звери иного содержания. Также и те самцы, которым не хватило места в вагоне, лезут в другой вагон. Да ну их, впрочем, всех! Дело в том, что шёл дождик, но не понять сразу: не то дождик, не то странник. Разберём по отдельности: судя по тому, что если стоять в пиджаке, то спустя короткое время он промокнет и облипнет тело – шёл дождь. Но судя по тому, что если крикнуть: кто идёт?– открывалось окно в первом этаже, оттуда высовывалась голова, принадлежащая кому угодно, только не человеку, постигшему истину, что вода освежает и облагораживает черты лица,– и свирепо отвечала: вот я тебя этим (с этими словами в окне показалось что-то похожее одновременно на кавалерийский сапог и на топор) дважды двину, так живо всё поймёшь! Судя по этому, шёл скорей странник, если не бродяга, во всяком случае такой где-то находился поблизости, может быть, за окном.

1930 год

Даниил Иванович Хармс

Меня называют капуцином. Я за это, кому следует, уши оборву, а пока что не даёт мне покоя слава Жан-Жака Руссо. Почему он всё знал? И как детей пеленать, и как девиц замуж выдавать! Я бы тоже хотел так всё знать. Да я уже всё знаю, но только в знаниях своих не уверен. О детях я точно знаю, что их не надо вовсе пеленать, их надо уничтожать. Для этого я бы устроил в городе центральную яму и бросал бы туда детей. А чтобы из ямы не шла вонь разложения, её можно каждую неделю заливать негашеной известью. В ту же яму я столкнул бы всех немецких овчарок. Теперь о том, как выдавать девиц замуж. Это, по-моему, ещё проще. Я бы устроил общественный зал, где бы, скажем, раз в месяц собиралась вся молодёжь. Все, от 17 до 35 лет, должны раздеться голыми и прохаживаться по залу. Если кто кому понравился, то такая пара уходит в уголок и там рассматривает себя уже детально. Я забыл сказать, что у всех на шее должна висеть карточка с именем, фамилией и адресом. Потом тому, кто пришёлся по вкусу, можно послать письмо и завязать более тесное знакомство. Если же в эти дела вмешивается старик или старуха, то предлагаю зарубать их топором и волочить туда же, куда и детей, в центральную яму.

Я бы написал ещё об имеющихся во мне знаниях, но, к сожалению, должен идти в магазин за махоркой. Идя на улицу, я всегда беру с собой толстую, сучковатую палку.

Беру я её с собой, чтобы колотить ею детей, которые подворачиваются мне под ноги. Должно быть, за это прозвали меня капуцином. Но подождите, сволочи, я вам обдеру ещё уши!

12 октября 1938 года

Даниил Иванович Хармс

…он дышит ртом и раздувает живот, так что у него начитает болеть под ключицами. Вот он сходит с моста и идёт по лугам. Вот он видит маленький цветочек и, став на четвереньки, нюхает и целует его. Вот он ложится на землю и слушает какие-то шорохи. Он ползает по земле, не жалея своего платья. Он ползает и плачет от счастья. Он счастлив, ибо природа его в земле.

Истинный любитель природы всегда пронюхает малейшие признаки природы. Даже в городе, глядя на тупую лошадиную морду, он видит бесконечные степи, репейник и пыль, и в ушах его звенят бубенцы. Он, зажмурив глаза, трясёт головой и уж не знает сам, лошадь он или человек. Он ржёт, бьёт копытом, машет воображаемым хвостом, скалит свои лошадиные зубы и, на манер лошади, портит воздух.

Не дай мне Бог встретиться с любителем природы.

1939—1940 гг.

Даниил Иванович Хармс

Прав был император Александр Вильбердат, отгораживая в городах особое место для детей и их матерей, где им пребывать только и разрешалось. Беременные бабы тоже сажались туда же, за загородку, и не оскорбляли своим гнусным видом взоров мирного населения.

Великий император Александр Вильбердат понимал сущность детей не хуже фламандского художника Тенирса, он знал, что дети – это, в лучшем случае, жестокие и капризные старички. Склонность к детям – почти то же, что склонность к зародышу, а склонность к зародышу – почти то же, что склонность к испражнениям.