Анри де Ренье - Маркиз дАмеркер. Рассказы

Разбудить ли ей этого несчастного лунатика, которого яростный сон привел в трагический подвал? Наложить ли ей на его гордость еще наказание этой неожиданности? Нет!– Месть за позор была справедлива. Зачем показывать ему его унижение. Она почувствовала жалость к его блуждающим глазам, которые глядели на нее, ее не различая, к его лицу, со следами пыток, к его волосам, побелевшим от молчаливых страданий, и поняла, что для того, чтобы спасти эту боль, от него надо скрыть тайну его ночного падения и дать ему с миром утолить свою страстную жажду в вечном молчании могилы, чтобы он никогда не узнал, чья невидимая рука замуравила его лицом к лицу с его кощунством.

Г-н де Гертелер все смотрел на нее. Очень спокойно опустилась она на колени, поцеловала зеленоватую ладонь, которая раскрывала на камне свои высохшие пальцы, и, притворив дверь снаружи, ощупью вышла и нажала пружину стены, которая закрывала проход. Она поднялась по спирали лестницы, по подземным ступеням, по лестницам этажей И на ржавый гвоздь в своей комнате повесила трагический ключ, который покачался одно мгновение и остановился неподвижно, отмечая час вечный.

Голуби пролетали и вновь возвращались, порхая под аркадами маленького двора. В одно и то же время пробили часы на колокольнях города. Несчастная женщина, рыдая, протянула маркизу д'Амеркеру большой ключ и уронила к его ногам. Он поднял его. Ключ был тяжел. Ржавчина его казалась красноватой. Г-жа де Гертелер, коленопреклоненная, умоляла жестами, в беспамятстве, с судорожно сжатыми руками, видя, что он удаляется от нее. Маркиз д'Амеркер спустился к другому дворику, находившемуся, ниже и благоухавшему в самой середине монастыря.; Цветы там распускались между буксов равной высоты в партерах. Большие розы гирляндами обвивали колодезь с каменной окраиной. Они царапали шипами платье монаха, нагнувшегося над ним; вода брызнула. Высокий золотой подсолнечник склонял свой потир с медом. Голубка тихо ворковала, и маркиз д'Амеркер, возвратясь к кающейся, все еще лежавшей ниц, прошептал ей на ухо слова отпущения, которые, если и не разрешали ничего на небе, зато хотя на земле давали горестной душе мир.

Дом, который я построил для мадам де Серанс, был обширен и великолепен. Благороднейшие каменоломни доставили для него камень и мрамор; дерево было привезено из самых прекрасных лесов. Архитектор, лысый старик, действовал согласно старинным правилам. Со знанием зодчего он соединял искусство планировать сады. Он умел расположить в них и бассейны, и бьющие фонтаны. Он умел разбить боскеты, запутать лабиринты, завершить конек крыши самыми прихотливыми флюгерами.

После выбора местоположения и композиции перспектив, он простер свое искусство и на внутренние детали. За внешностью фасадов он распределил все скрытое в комнатах: люстры, свисающие с потолков, как сталактиты диких гротов, ковры мягкие, как газоны, стенные шпалеры – узорные, как цветники, зеркала —чистые как водоемы.

Весь день его видели озабоченным, перепрыгивающим через рвы, взбирающимся на леса, под дождем и под солнцем, вслед за садовниками или каменщиками. Удары кирки сливались со стуком молотков; оструганные балки лежали поперек тесанных камней. Вытянутые и дрожащие корни больших и ветвистых деревьев погружались в новую землю, чтобы в ней ожить. На быках привозили статуи, и каждый вечер, когда заходило солнце, тень дома увеличивалась работой дня.

Старик распоряжался всем – кладкой камней, укреплением деревянных обшивок, посыпанием аллей песком и уравнением воды в бассейнах, стрижкой кустов и узорными решетками,– неутомимый, с компасом в руке, с развернутыми планами, счастливый тем, что он мог еще раз создать произведение архитектуры, страстно им любимой, былая мода на которую уже проходила и чья изысканная симметрия уступала место импровизациям вольного вкуса. Его мания в согласии с моим желанием торопила работы, которые надо было закончить к условленному сроку.

В этот день, заранее назначенный, всему надлежало быть готовым: цветы должны были благоухать в партерах между буксами аллей и пирамидами остролистника, обелиски из тисса – стоять на средних площадках, и статуи – улыбаться своими мраморными лицами, опираясь голыми ногами на пьедесталы, овитые гирляндами, и воды – готовыми кинуть в воздух свои ракеты, распустить свои снопы, переполнить водоемы, напоить весь сад нежным журчанием. Все ключи должны были находиться в дверных замках, все украшения – на стенах, каждая вещь – на своем месте, со всею законченностью деталей, с винами и фруктами, поданными на стол, и повсюду —много прекрасных зеркал,– так мне хотелось, чтобы отразить божественную улыбку, ночные волосы и грациозную поступь несравненной мадам де Серанс, таинственная красота которой должна была заглянуть в них только один раз и навсегда.

Никогда не было более сияющего утра. С рассветом грабли сгладили аллеи, лейки ожемчужили освеженные цветы. Воздух был мягкий, чистый и легкий.

Это ясное утро конца лета предвещало лучезарный день. Теплое солнце ласкало статуи и смягчало их мрамор; бассейны сверкали; ни один листок не должен был упасть, ни одна роза – облететь; были оставлены только самые сильные, и мощная их зрелость обеспечивала им долгую свежесть.

В полдень я приблизился к решетке, чтобы принять мадам де Серанс. Она вышла из кареты, и я поцеловал ей руку. Я поблагодарил ее за приезд и напомнил обещание. Она тихо улыбалась. Наступило мгновение молчания, и она протянула мне три розы, которые держала в руке по своему обыкновению. Я взял их и, поклонившись, удалился от нее и от великолепного дома. Три раза оборачивался я, целуя каждый из трех цветков, и каждый раз видел, что она глядит на меня.

Мадам де Серанс шла одна по аллее. Большие деревья сопровождали ее одно за другим, молча; в конце раскрывалась перспектива садов. Они были, в самом деле, удивительны. Купы листвы простирали свежую тень. Три флейтиста перекликались из глубины, спрятанные в запутанной раковине лабиринта; журчащие воды украшали молчание этого уединения, но одни только статуи улыбнулись прекрасной посетительнице.

Фронтон дома упирался на порфировые колонны.

Мадам де Серанс вступила в прохладные сени. Комнаты открылись одна за другой для молчаливой ее прогулки. Между ними были и простые, и другие– пышные, маленькие и большие, созданные для любви, для сна или грезы, для радостных раздумий и для склоненной грусти.

Мадам де Серанс провела весь день в великолепном доме. Сзади крыльцо спускается в палисадник. Здесь – только одна дорожка вокруг зеленого газона, на котором дремлет квадратный водоем. В нем отражаются два маленьких сфинкса из обожженной глины. По углам большие завитые сосуды из хрусталя придают вьющимся розам, цветущим в них, сходство со странными водяными цветами, вырастающими из прозрачных чащ. Вечер наступает здесь упоительно; вечер наступил.