Кэндес Бушнелл - Все на продажу

Но тут Морган потянула носом воздух, словно уловила зловоние.

— Меня беспокоит шум.

— Шум? — переспросил Комсток. Он выглядел так, будто готов был взорваться, и Бренда, много слышавшая о разных людях — такое уж у нее ремесло, — подобралась, ожидая от Комстока его знаменитой вспышки буйства.

— Разве ты не привыкла к шуму? Ты и так живешь на Парк-авеню. — Он повернулся к Морган с видом обвинителя, будто поймал ее на воровстве с магазинной полки.

— Ну и что? Я слышала громкий звук.

— Это была, наверное, болтовня Бренды, дура! — проревел Диббл.

— Это сигналила машина, — ответила Морган, не реагируя па его брань. Кроме прочего, ему нравилась в ней толстокожесть старого аллигатора.

В окнах двойное остекление, — сказала Бренда, — но его можно было бы сделать тройным тысяч за пятьдесят… — Она вдруг вспомнила одну историю про Комстока Диббла: болтали, будто он однажды поставил женщине на соски зажимы, привязал к ним лямки и овладел ею сзади, дергая за лямки, как за поводья. Женщина, кажется, осталась довольна.

— Ты ведь знаешь, что я не переношу шум, — сказала Морган непреклонным тоном. — Помнишь, Бренда, в детстве я всегда плакала, когда слышала сирену?

— А я сейчас не выношу тебя! — заявил Комсток. — Куда девалась моя машина?

— Естественно, он стоял прямо перед своим черным «мерседесом» с затемненными пуленепробиваемыми стеклами.

— До свидания, Бренда, — сказал он, свирепо глянув на Морган. — Я сам вам позвоню.

— В любое время, — ответила Бренда и помахала рукой.

— Он ужасный, правда? — простонала Морган.

По мнению Бренды, назвать его так было все равно, что похвалить, но она согласно кивнула.

— Ничего не могу с собой поделать: я его люблю, — призналась Морган.

Бренда чуть не рассмеялась. В отличие от остальных ей не было жаль «бедняжку Морган»: ее будущий союз с Комстоком она считала возмездием свыше. Бренда и Морган вместе учились в «Бреарли», и Комсток был прав: Морган всегда была непроходимой дурой. Она действительно всегда кричала при каждом завывании сирены, однажды даже обмочилась. Ее бы с радостью исключили, но ее родители были слишком богаты и находились-вместе с доброй сотней горожан — в родственной связи с Вандербильтами.

— Если ты его любишь, то все остальное не важно, — сказала Бренда.

— Я знаю. — Морган достала из синей сумочки «Фенди» из змеиной кожи золотую пудреницу и напудрила свой длинный острый носик. — Мне пора, дорогая. Сегодня начинается «Неделя высокой моды».

— Рада была с тобой повидаться. — Бренда наклонилась для двух ритуальных псевдопоцелуев. — Ты выглядишь точно так же, как двадцать лет назад.

— Ты тоже, — откликнулась Морган. — Знаешь, я уже забыла, как чудесны эти старые платья от Лауры Эшли. Может, они еще вернутся.

Все возвращается, — сказала Бренда и проводила взглядом Морган, удаляющуюся по тротуару Парк-авеню. Она не обиделась на намек Морган по поводу ее платья: она признавала, что безнадежно старомодна. Однако это не мешало ей зарабатывать больше двух миллионов долларов комиссионных в год. Бренда собственными глазами наблюдала крах многих состояний и не собиралась зря тратить деньги на тряпки.

«Какие глупцы эти богачи!» — думала она, поднимая руку, чтобы остановить такси. Можно подумать, что модная одежда поможет Морган Бинчли стать яркой личностью! Бренда села на заднее сиденье и назвала следующий адрес. Она внутренне ликовала: несмотря на возражения Морган, Комсток Диббл непременно купит квартиру или по крайней мере попытается купить. Квартира, вызвавшая его интерес, имела номер 9В и была «классической восьмеркой» площадью четыре тысячи квадратных футов: гостиная, столовая, кабинет, три спальни, комната прислуги. Бренда подозревала, что он купил бы и квартиру размером с коробку для обуви, если бы других не оказалось. Нельзя сказать, чтобы дом по адресу Парк-авеню, 795, был одним из лучших в городе, но в нем жил сам Виктор Матрик, безумный глава «Сплатч Вернер», а там, где жил он, не мог не поселиться и Комсток. Пока Бренда показывала ему и Морган квартиру, он задавал нескончаемые вопросы про квартиру Виктора Матрика: где она расположена по отношению к номеру 9В, какая у нее площадь, кто разрабатывал внутренний дизайн? Все это так типично, так смешно, размышляла Бренда: богатые и могущественные люди, которые должны быть выше подобных мелочей, принимают решения, как правило, исходя из соображений мелкого тщеславия.

В двух кварталах к югу, на углу Пятой авеню и Семидесятой улицы, Мими Килрой вошла в маленький лифт, обслуживавший се с Джорджем квартиру, и поздоровалась с лифтером. Тот сам нажал кнопку, чтобы она не изволила себя утруждать. В холле прохлаждались два привратника. Она кивнула обоим, и один из них распахнул и удерживал тяжелую дверь, пока она не вышла.

— Кажется, машины нет, миссис Пакстон, — сказал он с величайшим огорчением, словно мысль о том, что Мими может пройти несколько шагов, причиняла ему физическую боль.

— Сегодня я обойдусь без машины, Хесус. Я поеду в этом! Правда, чудесно? И она указала на странный экипаж у тротуара — подобие велорикши. На водителе была бейсбольная кепка.

— Это выглядит опасно, миссис Пакстон, — сказал привратник. Мими засмеялась.

— Сами знаете, Хесус, со мной ничего не может случиться.

Настроение у нее было прекрасное, как и погода. Пятая авеню — одно из чудеснейших мест на свете, она всегда, год за годом, остается прежней. Мало на что в жизни можно рассчитывать с такой уверенностью! Мими задумалась над тем любопытным обстоятельством, что улица способна поднять ей настроение лучше, чем семья, чем друзья. Она давно убедилась, что в жизни важно принимать счастье из любого источника, ведь обещания счастья из людских уст часто не сбываются.

Мими уселась в экзотический экипаж, выкрашенный в ярко-желтый цвет для привлечения туристов, для которых и предназначался. Закинув ногу на ногу, расправила юбку из тонкого твида. Она обула бежевые замшевые туфельки, страшно непрактичные и безумно дорогие, что от них и требовалось. Водитель кивнул клиентке и влился в транспортный поток. Медленно плывя по Пятой авеню, Мими прислушивалась к своему душевному состоянию.

Заключение было отрадным: в этот день она чувствовала себя счастливой. В сорок два года она делила свое настроение на два противоположных типа: подавленное и легкомысленное головокружение. Когда бывало второе, Мими снова чувствовала себя восемнадцатилетней девчонкой, для которой жизнь только начинается, которая способна на все: начать выступать с девичьей рок-группой, научиться бренчать на электрогитаре и запеть перед тысячами людей! В подавленном состоянии она чувствовала себя старухой, ничего в жизни не добившейся, которая скоро перестанет быть желанной: никто уже не захочет заниматься с ней любовью! После менопаузы у нее высохнет влагалище; с увлажнением у нее уже случались проблемы, особенно когда партнером становился Джордж. Впрочем, он за последний год не очень часто проявлял к ней интерес. Она догадывалась, что он получает желаемое от других женщин, как большинство знакомых ей женатых мужчин, но не возражала против этого, лишь бы он помалкивал.