Наталия Осс - Антиглянец

Из сложных предложений и формулировок ясно было, что его выпускают. А меня?

– Борисова Алена Валерьевна освобождается… и обязуется принимать участие в мероприятиях, направленных на расследование инцидента по запросу органов юстиции и прибыть в случае необходимости… Органы дознания не препятствуют выезду мадемуазель Борисовой на родину…

Свободна! Свободна!

Подписав какие-то бумаги – целый ворох, – мы вышли из кабинета. Стояли в коридоре и медлили. Я и он. Из ступора нас вывел Толстой:

– Александр Борисович, Алена, проходите. Все, можно…

Мы вышли на улицу. Было уже совсем темно и тихо. Возле конторы стояло несколько полицейских машин. И поодаль – его «Ауди».

– Поздравляю, господа. Александр Борисович, Алена, – Толстой пожимал нам руки. – Для госпожи Борисовой, надеюсь, все закончилось. Может быть, будет еще вызов – но думаю, такое развитие ситуации маловероятно. Александр Борисович, с вами есть еще продолжение…

– Я знаю, – сказал Саша.

– Я бы хотел сейчас обсудить. Не дольше десяти минут, подробнее мы завтра сможем обсудить… С вами, голубушка, надеюсь, увидимся по другому поводу когда-нибудь. Очень мужественная девушка, Александр Борисович. Великолепно держалась. Такое самообладание! Formidable!

– Я знаю, – опять буркнул Канторович.

– Позвольте, – Толстой взял мою руку и склонился в церемонном поклоне, поцеловал.

– Спасибо, Алексей Николаевич!

Я обняла его и поцеловала в щеку. Сейчас заплачу…

– Не надо благодарить. Все хорошо, как и должно быть. Матушке вашей я позвонил. Она была очень обеспокоена. Сообщил, что вы опоздали и улетите ближайшим рейсом.

– Спасибо, спасибо! Отлично придумали.

– Позвольте мне похитить Александра Борисовича.

– Я ненадолго. Иди к машине и никуда не отходи…

Я вдыхала ночной воздух, вкусно пахнущий цветами, и с каждой дымной порцией – господи, сколько же я не курила? – ко мне возвращалась жизнь. Эмоции, запахи, мысли… Энергия. Неужели все кончилось?

Вокруг был тот же прекрасный обустроенный мир – таким же он был утром, вчера и всегда, и я вернулась к нему, я снова его часть…

Когда жар последних событий отступил, я почувствовала, что остываю. На улице холодно, все-таки январь. Забралась на заднее сиденье машины. Видела через стекло, как Саша говорит с адвокатом, потом по телефону, опять с адвокатом, они пожимают руки… Я заснула.

Проснулась я внезапно. И не сразу поняла, где я. Перед глазами – бежевая стена с морщинистыми прожилками. Я повернула голову и уперлась взглядом в бежевый потолок. Кожаный. Я в машине.

– Привет. Как спалось?

Надо мной – его лицо. Он сидел впереди. Положил подбородок на спинку кресла и смотрел на меня, съежившуюся на заднем сиденье.

– Привет. Мы где?

– На дороге. Как всегда. Пытаемся доехать до Канн. Уже вторые сутки.

– Сколько сейчас времени? Я долго спала?

– Часа полтора. Время – полвторого ночи. Так хорошо ты спала… Хотел прилечь рядом, но места мало.

Я приподнялась и села, опершись на подлокотник заднего сиденья. Мягонький.

– А ты что делал?

– Просто сидел, слушал, как ты сопишь. И как море шумит. Слышишь?

Стекло напротив меня поехало вниз. Машина стояла на берегу. В открытое окно сразу внесло запахи. Удивительные запахи на этом Лазурном Берегу, легкие, летучие, как верхние ноты какого-нибудь аромата. Может быть, поэтому у меня здесь такое ощущение парения – взяла верхнюю ноту и держишь, летишь. Но я тут же пожалела, что он открыл окно – мы были вдвоем только что, а теперь прибавилось море. Я даже с морем не хотела его делить.

Я спустила ноги на пол. Поежилась.

– Если хочешь, лежи, так поедем.

Лежать уже не хотелось. Зябко.

– Замерзла? Достань, там у тебя под головой рубашка моя.

– Когда ты успел ее подсунуть? Я всегда чутко сплю.

– Сумел, ты ничего не заметила. Проворчала что-то, но не проснулась. Ну, поедем? Или еще посидим… поболтаем.

– Давай поболтаем…

Мы замолчали. В этой точке было тихо и спокойно. Абсолютная точка тишины. Сердце шторма – так это называется. Вокруг бушует ураган, а в сердце шторма тихо и светит солнце. Здесь светила луна и было изумительно спокойно.

Никогда я его таким не видела. Я изучала его лицо, отмечая, как оно изменилось, опало, прорисовалось морщинами в уголках глаз. Вчера, в день своего 40-летия, он выглядел на тридцать семь, теперь на все сорок пять. Постарел за одну ночь или просто не выспался… Но эти изменения ему шли – исчезли жесткость и напряженность, никто не узнал бы в нем сейчас самоуверенного, наглого, насмешливого победителя из светской хроники.

– Алена?

– А?

– Я должен тебе сказать… Я виноват перед тобой. И виноват тотально. Что заставил тебя все это пережить. Тебя нельзя было втравливать. То, что там случилось, – это мои проблемы, наши с Аркашей личные проблемы. Все, что случилось. А ты – девочка, ты не должна была через это проходить…

– Ну ладно. Никто не виноват. – Мне было достаточно, я сияла.

– Нет, не ладно! И ты подумай, прежде чем меня прощать. У меня чувство вины такое, что не переварить… И я не ожидал от тебя, вообще от женщины не ожидал. Ты герой просто… Но все равно, я не смел, не имел права никакого валить на тебя всю эту бойню!

Я дотянулась до его макушки, погладила его по голове. Он отвел мою руку.

– Подожди… Ты понимаешь, я привык проблемы слишком быстро решать. И не рассчитал. Мы вообще слишком быстро живем. Знаешь, я сейчас тут сидел… Первый раз за много лет просто сидел, смотрел в окно, на море, на тебя смотрел, как ты спишь… Первый раз остановился. Первый раз понял, что уже не знаю, куда мне ехать.

– Потому что темно, дороги не видно, – сказала я. Мне было неловко все это слушать, я не знала, что отвечать, как реагировать.

– Вот именно, темно. Дороги не видно. Не должен мужик об этом говорить! Это все сорок лет, кризис… Говорили мне, плохая примета – отмечать. А я считал, что это слабость – в приметы верить. Вот и получил… Ладно, забудь. Неинтересно тебе это слушать…

Он смотрел вперед, в лобовое стекло, а я прильнула щекой к кожаной обивке переднего сиденья.

– Ты говори, говори, я слушаю.

– Понимаешь, если я не знаю, что делать, куда ехать, как и что надо решать, я, чтобы себе в этом не признаваться, еще быстрее еду… Действую мгновенно, несусь… Чем отчетливее я понимаю, что не знаю, как действовать, тем быстрее действую… Что-то придумываю, что на самом деле не надо, потом разгребаю последствия… Только чтобы не останавливаться, понимаешь? Когда останавливаешься – пустота… Становится скучно смертельно. У тебя такого не бывает?

– Ну, не знаю.

– Не бывает, ты молодая еще. А мне давно скучно. Жить скучно. Вот скажи честно, тебе не бывает скучно жить?