Дмитрий Липскеров - Осени не будет никогда

Так, обругивая Андрюшку, на чем свет стоит, они были явлены монинскому участковому, на лице которого выразился праздник Первого мая, особенно, когда из-под телогреек были извлечены иконки и крест батюшки.

— Ну, Слизкин! — жал рядовому руку участковый. — Ну, потряс! Ну, удивил!

— Абрека благодарить надо, — скромно ответствовал Андрюшка. — Я что, я при собаке!

— Да, молодец ты преогромный! Собаку-то ты воспитал!

Слизкина наградили денежной премией в размере десяти американских долларов и дали три дня отгулов, которые он провалялся дома, мучимый вопросом: похож ли он на современного Павлика Морозова?

Баба Нина рассказала, что Светофора в больницу увезли, в Москву.

— А что с ним?

— Гормон какой-то у него большой. Вот и растет парень без остановки. Вымахал за два двадцать!

«Чемпионом мог бы стать, — прикинул Слизкин. — В NBA играть, миллионы зарабатывать, а тут какой-то гормон…»

После отгулов, в рядовой день, он встретил Катьку, сильно беременную, и когда она призналась, что понесла от Светофора, Андрюшка еще раз подумал, что все в жизни связано, что каждый — часть каких-нибудь событий, или события — часть твоей жизни…

— Может, мне аборт сделать? — спросила Катя.

— На таком-то сроке? — пожал плечами Андрюшка.

— Или искусственные роды?

— А как же Светофор? Вдруг он умрет?.. Что ж, тогда о нем и памяти не останется?

— А я как же? Одна?

— Рожай! — смело предложил Слизкин. — Поможем! Общественность и все такое!

— Ты извини меня за то…

— За что? — Андрюшка сделал вид, что не помнит.

— Ну тогда, в раздевалке… Я еще сказала… Ну, что у тебя… яиц нет… Ты извини, я просто злая! Есть у тебя яйца…

«Какие же бабы дуры! — думал милиционер Слизкин, сидя на ступеньках поселкового отделения и лузгая семечки. — Дуры!!!»

Два часа назад ему вручили повестку в военкомат, и он точно знал, что не будет косить на здоровье, а исполнит священный долг каждого россиянина, охраняя покой таких дур, как Светофорова Катька.

На медкомиссии Слизкина неожиданно вызвал к себе военный комиссар.

— Знаю, что болен, — признался подполковник. — Знаю, что в армию не силком идешь, а по убеждению. А еще, парень, я ведаю, что ты с животными управляешься, как в цирке. Правда?

— Ну, конечно, не как в цирке, — скромно ответил призывник. — Так, кое-что…

— Поедешь в Москву, там тебе службу определят!

— С Абреком? — обрадовался Андрюшка.

— Кто такой?

— Да кобель мой! Абреком зовут! Выдающихся способностей служебный пес!

— Кобеля дома оставишь, — отказал подполковник.

— Да как же!..

— Приказ!

Слизкину выдали проездные деньги и конверт.

— Два дня на дорогу, явишься по адресу на конверте, туда же конверт и отдай! — отдал последнее распоряжение подполковник.

Были проводы, на которые пришла Катька на сносях и монинский участковый.

Бабка Нина щедро лила мужчинам водку, украдкой смахивала старушечьи слезы, а Катьку наставляла, чтобы, когда родит, тотчас младенца к груди приложила.

— Сейчас разрешают! А из сиськи он молозиво глотнет, в котором вся его будущая силушка.

— А почему «он»? — поинтересовалась Катька, которой трудно было на чем-нибудь сосредоточиться, кроме салата «оливье» с обилием в нем качественной колбасы.

— А вижу я тебя насквозь! — призналась бабка Нина.

— Понятно. Зачем я на ультразвук ходила?

Монинский участковый сказал тост, смысл которого заключался в том, чтобы Андрюшка служил от души и не посрамил чести сельской милиции!.. Перепил и спал прямо за домом в свекольной ботве.

А потом Слизкин ехал сутки в купейном вагоне в столицу нашей Родины Москву, обозревая по пути с верхней полки необъятную Россию, в которой, когда ненастный день — повеситься хочется, а лишь солнышко выйдет из-за православных туч, непонятная радость завладевает душой…

За пять долларов Слизкина провезли через всю столицу, доставив по указанному на конверте адресу к большому зданию.

— Пентагон! — объяснил таксист.

— Ага, — расплатился приезжий.

Он вошел через огромные двери, за которыми находилась пропускная система, через нее даже генералов прогоняли. Глупость, конечно! Офицеры звенели наградами и звездами, лишь на Слизкине магнитная рамка передохнула.

При нем вскрыли конверт, забрали паспорт, а потом его повели к лифтам два прапорщика.

— Да не сбегу я, — удивился Андрюшка.

— Так надо, — ответил один из прапоров.

Другой поинтересовался, почему Слизкин такой рыжий, на что он резонно ответил, что папа рыжим был. Гены.

— Так просто?

— А чего тут мудрствовать!

Его привезли на одиннадцатый этаж и провели по длиннющему коридору к кабинету 1152, возле которого сидели мужики совсем не призывного возраста.

Принимали по очереди, и Андрюшка целый час зевал, пока не назвали его фамилию.

— Слизкин, — вызвал голос тихо, совсем не как в военкомате. — Зайдите, пожалуйста.

Таких больших кабинетов Андрюша еще никогда не видел. Все деревом зашито, огромный стол человек на сорок, картины на стенах с изображением батальных сцен и большой портрет Президента страны на стене.

Ну, подумал Андрюшка, глядя на приоткрытую комнатку под вождем, сейчас и маршал сам явится!

Ошибся. Из комнаты явился в большое пространство маленький толстый человек в штатской одежде, причем, в джинсах и толстовке «Nike», обтягивающей выдающийся живот.

— Слизкин? — спросил тенором человек в штатском.

— Я.

Толстый сел за письменный стол и принялся читать три исписанных листа, вытащенных из сопроводительного конверта.

— Между прочим, ваше личное дело.

— Интересно, — признался Андрюшка.

— Не очень.

Толстый читал еще минут пять, а потом спросил:

— На страну поработать хотите?

Его маленькие глазки были совершенно серьезны, а губы плотно сжаты.

— Хочу, — не мешкая, ответил Слизкин.

— У вас будет минимум информации из внешнего мира, минимум личного времени и максимум ответственности.

«Разведчиком засылают, что ли?» — прикинул парень.

— Подойдите и распишитесь! — попросил толстый.

Слизкин доковылял до стола, понюхал дорогой одеколон, испаряющий молекулы запаха с одежды человека в штатском, и почитал бумажку, которая являлась подпиской о неразглашении.

Андрюшка поставил свою закорючку и спросил:

— А чего не разглашать-то?..

— Там узнаете!

— А где?

Толстый так выразительно посмотрел на Слизкина, что у призывника отпала охота задавать вопросы, и он покинул помещение, стараясь чеканить шаг.

В автобусе, в котором везли Андрюшку, были закрашены окна, а от водителя салон отделяла глухая перегородка.

Среди двенадцати мужиков он был самым молодым, а оттого слегка волновался, но вида не подавал. Соседи по автобусу тоже нервничали, все оглядывались по сторонам, как будто надеялись, что окна вдруг просветлеют и обнажат маршрут продвижения.