Борис Можаев - «Говорит „Браслет-16“»

Случилось так, что четыре последних года я не бывал в родных местах на Рязанщине, не колесил по заливным лугам да по лесным деревенькам.

Говорили мне, что через Касимов до Пителина теперь не проедешь – за Окой дорога разбита окончательно, И по южному большаку, по которому когда-то ездил тамбовский губернатор, от Шацка до Сасова, тоже не больно, мол, докатишься. Однако нынешней весной этот большак починили, и я доехал своим ходом до Пителина.

А дальше – увы! Не только что на луга – в соседнее село Синорму на «Волге» не проедешь, а село это в версте от Пителина и к тому же стало составной частью Пителинского поселка. Впрочем, и в другой конец поселка – в Шибково – тоже не проедешь, весь бывший выгон разбит, ездят в Шибково полем и в объезд, по немыслимо грязной дороге. Колеи глубокие, сядешь посреди такой дорожки – и не вылезешь. Станут тащить – все брюхо обдерут.

По всему поселку рытвины и выбоины страшенные: белый дорожный камень, уложенный в мостовую еще дедами, поднят на дыбы могучими «КрАЗами» да «КамАЗами», а заливные луга от Темирьева до реки Мокши исхлестаны все вдоль и поперек широченными и глубокими колеями, так что и места живого не найдешь.

Ездили в луга на вездеходе с председателем райисполкома Артюхиным, я все шумел при виде спущенных да пересыхающих озер. Особенно печальное зрелище представляло собой когда-то славное лебединое озеро Широкое, растянувшееся более чем на версту среди роскошных заливных лугов и теперь обезвоженное, спущенное до илистого болота, зарастающего камышом, да сусаком, да водяной заразой.

Артюхин говорит, что озера эти нигде не числятся и называют их по-всякому. Мелиораторы с ними вообще не считаются. Я возражаю.

– Ведь не только погибло озеро, не только красоту порушили, – говорю, – это же прилегающие луга обезвожены. Сотни гектаров великолепных заливных лугов испорчены.

– Что делать? У мелиораторов свои планы. Они рыли канавы и спускали озера. Деньги зарабатывали. Что им наши луга! Им траву не косить и даже брусок не носить… – Артюхин поглядывал на искалеченное озеро, покусывая травинку, и говорил спокойно, не то чтоб в утешение себе, а как бы о давно переболевшем. – Мы уж привыкли. До нас их спускали, озера-то…

Александр Николаевич Артюхин еще относительно молод, учтив, при галстуке, скорее похож на доктора.

– Ну, то старый грех с озерами, – говорю. – А туда поглядите! Что делают грузовики с лугами-то! Всю траву с грязью перемешали.

Он только вздохнул и плечами пожал:

– Что поделаешь?..

– Да запретите ездить по лугам! Хотя бы в дожди да в весеннюю пору, когда еще грунт не окреп. Ведь это же не езда, а порча лугов. Где грузовик прошел – там и спаренная траншея метровой глубины, хоть становись в нее и веди огонь с колена. Вот только по кому стрелять? Кто портит ваши луга-то?

– Все кому не лень. Там, на берегу реки, щебеночный склад, щебенку привозят на баржах из-под Касимова. Карьер областного значения! За этой щебенкой едут со всех концов. Как же я им запрещу? Меня никто и не послушает.

– Луга-то ваши! Убытки вам наносят, вашему району.

– Район наш, и убытки наши. А земля ничья. Будь мы хозяевами, разве мы допустили бы такое калеченье лугов? Уж провели бы дороги, кабы сами капиталами распоряжались и технику могли бы покупать. А пока нам на дороги дают грош да копу. Вот и ездят по лугам да по полям – кто где хочет. А где еще ездить? Грунтовые дороги и в грязь непроезжие, и посуху все в рытвинах. По ним не больно покатишься.

– Ну, хоть хозспособом постройте дорогу на реку. Хоть бором-собором! Она же необходима.

– Мы и сами не хотим строить ее. Карьер этот закрывают. Построй дорогу – сюда нагрянет столько машин отдыхающих, что все луга окончательно вытопчут.

– Отведите по реке специальную площадку для отдыха, покройте ее асфальтом или бетоном. А в любом другом месте проезд запретить. Посмотрите, как охраняют дюны в Прибалтике.

– У нас не та публика, – усмехнулся он. – Прут повсюду – и целиной едут, и по прогонам. Милиция с ног сбивается.

– Штрафуйте! Но дорога должна быть. Область не строит – сами постройте. На то и хозспособ.

– Хозспособом? – Он горько усмехнулся. – Дорожная техника старая, постоянно ломается, запчастей нет, горючего нет, людей не хватает. Какой там хозспособ! На ремонт дорог и то денег мало. Поселок вон весь разбит да разворочен. Не работа – тоска зеленая. А в дальних селах и того хуже…

Впрочем, унылая картина бездорожья угнетает душу лишь в дождливую пору; но вот выкатило солнце, пообдуло ветерком родимые просторы, захрясли дорожные колеи да рытвины, и, объезжая их, покатили во все пределы юркие «Запорожцы» да «жигулята», запылили по лугам и полям, прибивая колесами не только траву, но и рожь, и овес, и пшеницу, а то и по картошке ездят. Нет им ни запрета, ни удержу. Вольная жизнь наступает. На полях да на лугах работать некому, а леса полны грибников да сборщиков ягод, озера и речки забиты отдыхающим людом: и приезжими, и своими коренными жителями. Тут и автомобили всех марок, и мотоциклы, и мопеды, и велосипеды… Живет народ и не тужит.

В такой жаркий июльский денек ходил я по Пителину и вспоминал о том недавнем времени, когда на мостовой был свежий гладкий асфальт, по обочинам зеленела чистая трава-мурава, вдоль палисадников тянулась ровная лента тротуара из красноватых плиток, уложенных собственноручно и бесплатно пителинскими пенсионерами. А стволы кленов и тополей были выбелены известью; в овраге, по краю села, поблескивало разливанное озеро, и плотина стояла высокая, и купальщицы по зеленым берегам бродили…

Как все изменилось! Говорят, что плотину прорвало в полую воду, затворить новую, дескать, денег нет и некому, да и некогда – все план выполняют. Теперь вместо озера – убогий овраг, затянутый тиной и грязью; купаться ездят на Сегму, за три километра, и пыль от каждой прошедшей машины бушует так, что забивает и глаза, и ноздри, хоть платком закрывайся, как, бывало, на току возле молотильного барабана. Странно, у меня было такое ощущение, будто здесь обитают уже не те постоянные жители, любившие свое село, а временные постояльцы, согнанные для какой-то трудовой повинности и ежедневно отлынивающие от нее. Тут поневоле Гоголя вспомянешь и почудится тебе, что сказочно здоровенная свинья рылом поработала, делая болотные канавы да ямины посреди села, чтобы в грязи поваляться. Натешилась вдоволь да ушла, а зачарованные ею жители поглядывают да посмеиваются, указывая на ту живописную картину, которую она оставила.

Но такое восприятие жителей как временных постояльцев тотчас покидает тебя, когда подходишь к Пителину с задов, куда выходят личные сады да огороды: и ты удивляешься – какой порядок на них царит! И заборчики стоят аккуратные, и ботва картофельная выше колен, капуста разлопушилась так, что ступить ногой негде. Иной осенью я видел глазами своими – отдельные вилки в корзину не лезут, по двадцать фунтов весом, когда взвешивают их на старых безменах. Так ведь недаром в старинных описях сказано: «Сельцо Пителино стоит на черноземах».