Ахмед Рушди - Сатанинские стихи

Он печально покручивал восковые мыски своих усов. Его новая подруга — высокая, тонкая бенгальская женщина с подстриженными волосами, несколько напоминавшая Салахаддину Мишалу Суфьян — выбрала этот момент, чтобы напасть на Бхупена Ганди за вышедший сборник его стихов о посещении «маленького города храмов» Джеджури [2161]в Западных Гатах. [2162]Стихотворения были раскритикованы правыми индусами; один знаменитый южно-индийский профессор заявил, что Бхупен «утратил свое право называться индийским поэтом», но, по мнению молодой женщины, Сватилекхи, Бхупен был склонен религией в опасную двусмысленность. Искренне потрясая седыми волосами, лунолико сияя, Бхупен защищался.

— Я сказал, что единственный урожай в Джеджури — каменные боги, приходящие с холмов. Я говорил о легендарных стадах, пасущихся на косогорах под звон своих священных колокольчиков. В этих образах нет ничего двусмысленного.

Сватилекху это не убедило.

— В наши дни, — настаивала она, — мы должны выражать свою позицию с хрустальной ясностью. Любые метафоры могут быть вольно истолкованы.

Она предложила свою теорию. Общество организуется тем, что она назвала великими повествованиями: историей, экономикой, этикой. В Индии развитие коррумпированного и закрытого государственного аппарата «исключило человеческие массы из этического проекта». В результате они ищут этического удовлетворения в старейшем из великих повествований, то есть в религиозной вере.

— Но эти повествования управляются теократией и всевозможными политическими элементами совершенно регрессивным методом.

Бхупен возразил:

— Мы не можем отрицать вездесущность веры. Если мы пишем так, чтобы предосудить эти верования как заблуждения или ложь, то не виновны ли мы в элитизме, в навязывании массам нашей картины мира?

Сватилекха оставалась презрительна.

— Индия сегодня разделилась на два фронта, — воскликнула она. — Догматичное [2163]против рационального, свет против тьмы. Тебе надо бы получше выбирать, на чью сторону становиться.

Бхупен сердито поднялся, чтобы уйти. Зини успокоила его:

— Мы не можем позволить себе раскола. Там этого и хотят.

Он сел снова, и Сватилекха поцеловала его в щеку.

— Прости, — сказала она. — Слишком много университетского образования, постоянно говорит Джордж. На самом деле я люблю стихи. Я всего лишь обсуждала случившееся.

Бхупен, умиротворенный, игриво щелкнул ее по носу; кризис миновал.

На этот раз они встретились с Салахаддином, собираясь обсудить свое участие в замечательной политической демонстрации: формировании человеческой цепи, которая должна была протянуться от Ворот Индии [2164]до самых северных окраин города, в поддержку «национальной интеграции». Именно такую цепь Индийская коммунистическая партия (марксистов) недавно с большим успехом организовала в Керале.

— Но, — возразил Джордж Миранда, — здесь, в Бомбее, это будет совершенно другое дело. В Керале КП(М) имеет влияние. Здесь, с этими ублюдками Шив Сены у власти, мы можем ожидать любого преследования, от полицейского обструкционизма [2165]до организованных нападений толпы на сегменты цепи — особенно когда она будет, как и положено, проходить через укрепления Сены в Мазагаоне [2166]и тому подобные места.

Несмотря на эти опасения, объяснила Зини Салахаддину, без таких общественных демонстраций не обойтись. Поскольку налицо была эскалация коммуналистического насилия (и Мирут было только самым последним в длинном ряду смертельных инцидентов), стало просто необходимо воспрепятствовать силам энтропии двигаться прежним путем.

— Мы должны показать, что противовес работает.

Салахаддин был несколько смущен той скоростью, с которой снова стала изменяться его жизнь. Я, принимающий участие в делах КП (М). Чудеса никогда не кончатся; я, должно быть, и правда влюблен.

Уладив вопросы — сколько друзей сможет пригласить каждый из них, где собираться, какую брать с собой в дорогу еду, питье и средства первой помощи, — они расслабились, выпили дешевого, темного рому и перешли к беспредметной болтовне, и тогда-то Салахаддин впервые узнал ходящие по городу слухи о странном поведении кинозвезды Джибрила Фаришты и почувствовал, как прежняя жизнь уколола его, словно тайным шипом; — услышал прошлое, зазвучавшее в его ушах подобно отдаленной трубе. [2167]

Джибрил Фаришта, вернувшийся в Бомбей из Лондона, чтобы подобрать нити своей кинокарьеры, не был, по общему признанию, прежним несравненным Джибрилом.

— Парень, кажется, взял свой адский курс на самоубийство, — объявил Джордж Миранда, знакомый со всеми сплетнями киномира. — Кто знает, почему? Говорят, от несчастной любви он стал диковат.

Салахаддин держал рот на замке, но почувствовал, что его бросает в жар. Алли Конус отказалась принять Джибрила обратно после спитлбрикских пожаров. В вопросах прощения, отметил Салахаддин, никто не подумал проконсультироваться с совершенно невинной и сильно пострадавшей Аллилуйей; мы опять превратили ее жизненную периферию в нашу собственную. Неудивительно, что она до сих пор не в себе. В последнем и несколько напряженном телефонном разговоре Джибрил признался Салахаддину, что возвращается в Бомбей, «надеясь, что никогда не увижу ни ее, ни тебя, ни этого проклятого холодного города весь оставшийся мне жизненный срок». А теперь и здесь, на родной земле, он снова стремится к кораблекрушению, по всем счетам.

— Он делает какое-то странное кино, — продолжал Джордж. — И на сей раз вкладывает в него собственную наличность. После двух провалов продюсеры быстренько поразбежались. Если так будет продолжаться, ему кранты, он разорится, фантуш .

Джибрил принялся рядить в современное платье историю Рамаяны, сделав героев и героинь испорченными и злыми вместо чистых и свободных от греха. Там фигурирует развратный, пьяный Рама и легкомысленная Сита; [2168]тогда как Равана, [2169]царь-демон, выставлен прямым и честным мужчиной.

— Джибрил играет Равану, — объяснил завороженный ужасом Джордж. — Он как будто намеренно старается вступить в окончательную конфронтацию с религиозными сектантами, зная, что не может победить, что будет разорван на части.

Несколько участников кастинга уже вышли из проекта и дали пестрые интервью, обвиняя Джибрила в «богохульстве», «сатанизме» и других преступлениях. Его последняя кинопартнерша, Пимпл Биллимория, высказалась на обложке Ciné-Blitz : «Это было похоже на поцелуй с Дьяволом». Старая проблема сернистого зловония Джибрила, очевидно, вернулась, чтобы отомстить.

Его неуправляемое поведение давало еще больше поводов почесать языки, чем его выбор тематики фильма.