Ахмед Рушди - Сатанинские стихи

Что кричало на читателей двухдюймовыми буквами, тогда как о человеческой цепи не позволялось говорить громче, чем малотиражным шепотком?

Тело почтенного кинопродюсера, С. С. Сисодии, было обнаружено внутренним персоналом посреди ковра в гостиной квартиры знаменитого актера, мистера Джибрила Фаришты, с пробитым сердцем. Мисс Аллилуйя Конус (что, как предполагалось, было «связанным инцидентом») разбилась насмерть, упав с крыши небоскреба, с которого пару лет назад миссис Рекха Меркантиль сбросила своих детей и прыгнула на бетон сама.

Утренние газеты испытывали еще меньше сомнений в последней роли Фаришты.

— Я возвращаюсь на Скандальный мыс, — сообщил Салахаддин Зини, которая, не понимая этой замкнутости во внутренних палатах духа, вспыхнула:

— Мистер, поработайте лучше над своим разумом.

Уезжая, он не знал, как успокоить ее; как объяснять свое гнетущее чувство вины, ответственности : как сообщить ей, что эти убийства есть темные цветы семян, посеянных им прежде?

— Мне просто нужно подумать, — произнес он неуверенно, подтверждая ее подозрения. — Всего день или два.

— Салат-баба, — ответила она резко, — я должна предоставить это тебе, мужчине. За тобой — выбор времени: по-настоящему большой.

Ночью после участия в создании цепи Салахаддин Чамчавала разглядывал из окна своей детской спальни ночную панораму Аравийского моря, когда Кастурба настойчиво постучала в дверь.

— Здесь человек, хочет видеть Вас, — сказала — почти прошипела — она, явно напуганная.

Салахаддин не заметил никого, проникающего через ворота.

— Со служебного входа, — ответила Кастурба на его вопрос. — И послушайте, господин, это тот самый Джибрил. Джибрил Фаришта, о котором газеты говорят…

Ее голос сорвался, и она принялась беспокойно грызть ногти на левой руке.

— Где он?

— Что поделаешь, я испугалась, — воскликнула Кастурба. — Я сказала ему, в студии Вашего отца, он ждет Вас там. Но, может быть, Вам лучше не ходить. Мне позвонить в полицию? Baapu ré, [2179]ну и дела.

Нет. Не звоните. Я пойду узнать, чего он хочет.

Джибрил сидел на кровати Чангиза со старой лампой в руках. Он был одет в грязную белую курта-пижаму и, казалось, давно не спал. Взгляд его был несфокусированным, погасшим, мертвым.

— Вилли, — проговорил он устало, махнув лампой в сторону кресла. — Чувствуй себя как дома.

— Ты выглядишь ужасно, — рискнул Салахаддин, чем вызвал у собеседника далекую, циничную, незнакомую улыбку.

— Сядь и заткнись, Салли-Вилли, — произнес Джибрил Фаришта. — Я должен поведать тебе свою историю.

Это был ты, тогда, догадался Салахаддин. Ты действительно сделал это: ты убил их обоих. Но Джибрил закрыл глаза, соединил кончики пальцев и начал свой рассказ, — который, как и множество других историй, начинался вот так:

Было ли не было в давно забытые времена

Ладно, [2180]так или иначе было что-то вроде этого

Я не могу быть уверен потому что когда они звонили я был сам не свой яар я не был собой те несколько трудных дней чтобы сообщить тебе что это за недуг я знаю на что он похож но я не могу быть уверен

Часть меня всегда стоит снаружи крича нет пожалуйста не делайте этого но это ни к чему не приводит ты видишь когда приходит недуг

Я ангел бог проклятый ангел божий и сегодня я мстительный ангел Джибрил мститель всегда месть за что

Я не могу быть уверен это что-то вроде преступления человеческих существ

особенно женщин но не только всех людей ожидает расплата

Что-то вроде того

Итак он принес ей что-то он не желал вреда я знаю что теперь он хотел только того чтобы мы были вместе ты не момо можешь видеть он сказал что охохох она не для тебя эта вспышка не продлится долго и ты он сказал что ты по-прежнему сусумасшедший для нее каждый знает все чем он хотел быть для нас что должно быть быть быть

Но я слышал стихи

Ты понимаешь меня Вилли

С т и х и

Сто блюдей на кухне этой Сис бум бах

Чай люблю люблю я кофе

Розовая роза синяя фиалка помнят меня когда я мертв мертв мертв

Вот что это

Я не мог вытащить их из своего ореха а она изменилась пред моими очами я назвал ее имя шлюха вроде того и он я знал о нем

Сисодия развратник откуда я знал что они дошли до того чтобы

смеяться надо мной в моем собственном доме что-то вроде того

Чище льда и мягче хлеба

Стихи Салли-Вилли как ты думаешь кто сочинил эту блядскую вещь

Итак я призвал на землю гнев Божий я направил свой перст я выстрелил ему в сердце но она сука я думал сука холодная как лед

стой и жди просто жди а затем я не знаю что я не могу быть уверен что мы были не одни

Что-то вроде этого

Рекха плыла там на своем ковре ты помнишь ее Вилли

ты помнишь Рекху на ее ковре когда мы упали а еще какой-то шотландский парень с безумным взглядом и устройством типа gora [2181]

не уловил имени

Видела она их или не видела я не могу быть уверен она просто стояла там

Это была идея Рекхи взять ее наверх на вершину Эвереста чтобы у нее оставался единственный путь вниз

Я направил свой перст на нее мы вознеслись

Я не подталкивал ее

Рекха подтолкнула ее

Я не подтолкнул бы ее

Вилли

Пойми меня, Салли-Вилли

Адские проклятья

Я любил эту девчонку.

Салахаддин подумал, что Сисодия, с его невероятным даром к случайным столкновениям (Джибрил, пересекающий оживленную лондонскую улицу, сам Салахаддин, паникующий перед открытой дверью самолета, а теперь, кажется, и Аллилуйя Конус в кулуарах ее гостиницы), в конце концов, случайно столкнулся со смертью; — размышлял он и об Алли — менее удачливом, чем он сам, мастере падений, — получившей (вместо вожделенного одиночного восхождения на Эверест) это позорно фатальное нисхождение, — и о том, что ему предстоит сейчас умереть за свои стихи, но он не может назвать этот смертный приговор несправедливым.

В дверь забарабанили. Пожалуйста, откройте. Полиция. Кастурба все же вызвала их.

Джибрил снял крышку с волшебной лампы Чангиза Чамчавалы и позволил ей с грохотом упасть на пол.

Он спрятал оружие внутри , понял Салахаддин.

— Осторожно, — закричал он. — Здесь вооруженный мужчина.

Стук прекратился, и тогда Джибрил потер ладонью поверхность чудесной лампы: раз, другой, третий.

Револьвер прыгнул в его вторую руку.

И вдруг появился джинн огромного роста, грозный и страшный видом, припомнил Салахаддин. «Чего ты от меня хочешь? Я покорен и послушен тому, в чьих руках этот светильник» . [2182]Какая ограничивающая вещь — оружие, подумал Салахаддин, чувствуя себя странно оторванным от происходящего. — Как Джибрил, когда приходил недуг. — Да, правда; самая ограничивающая из вещей. Как мало выбора было у него теперь, когда Джибрил вооружен , а он безоружен ; как сжалась вселенная! [2183]Истинные джинны древности имели силу открывать врата Вечности, делать возможным все на свете, совершать любые чудеса, которые только можно пожелать; сколь банален по сравнению с ними был этот современный призрак, это деградировавший потомок могущественных предков, этот немощный раб лампы двадцатого столетия.