Сергей Бабаян - Mea culpa

– Пойдем обедать, отец. Пойдем, пойдем…

– Ох нет, не хочу. – Слова признания уже рвались с языка, им тесно было в мозгу, но страшно было говорить: вдруг она посмотрит на него с ужасом… с отвращением?! – ему не перенести этой боли… Но и не было сил одному терпеть.

– Света… – Он туго сплел короткие толстые пальцы – и стиснул их так, что молоком налились суставы. Потом враз отпустил. – Света, это я во всем виноват.

И посмотрел – снизу вверх – на нее.

Но… ничего не произошло: лишь на секунду она нахмурилась – но тут же отстранилась с видом недоверчивого, раздосадованного, даже возмущенного удивления.

– В чем ты виноват?

В словах ее прозвучала укоризненная… чуть не насмешка. Он взглянул на нее с внезапно ожившей надеждой.

– Ты понимаешь, – торопливо начал он, – Бирюков пришел раньше времени… автобусы ходят плохо, в прошлый раз он опоздал, его не пустили, пришлось идти к старшей табельщице, отмечать опоздание, и он стал выходить раньше. От него здорово пахло… – Он всем своим существом тянулся к ее чуть снисходительному (снисходящему как будто к его неразумности, а ведь действительно – вот дурак!…), ласково-удивленному лицу, – говорил сбивчиво, слова наскакивали друг на друга, и с каждым словом с сердца его как будто падали по одной холодные гирьки – на душе становилось легче, теплее… – Когда он пришел, от него здорово пахло… он мне сказал, что вчера перебрал с приятелем, утром опохмелился и еще перед уходом вмазал сто пятьдесят, – я еще удивился, что он такой разговорчивый… то есть удивился, когда еще не знал, что он выпимши. Ну, поговорили о том, о сем, и он ушел… куда-то в цех, я не знаю. Я собрался… – почему-то он не сказал, что задержался на пять или даже десять минут, – не сказал, и все, – а какое это имеет значение?! – …я собрался, расписался в журнале, у нас за дверью журнал, лежит на столе, и… и там рядом со столом – наружный щит управления, шесть выключателей… ну, обесточивать линии, как у нас пробки в коридоре. Я после обеда хотел посмотреть кабель и выключил рубильник – это выключатель называется рубильником – и больше уже не включал, – ну, а когда уходил, я его, понятное дело… включил обратно. И ушел. А Бирюков… в общем, Бирюков принес с собой бутылку, я нашел ее сегодня – пустой, у того места, где его ударило… ну, он ее там оставил, там ничего не видно – кабеля и темно… и все равно странно, что ее никто не заметил, – заботливо добавил он, – черт его знает, что там будет с пенсией: может, если под этим делом, меньше дадут?… – Он почти успокоился и теперь уже чуть не нарочно хмурился – как будто даже уже через силу изображал виноватое и расстроенное лицо. После каждой его фразы Светка нетерпеливо – мол, мне и так все ясно, только теряю время, выслушивая тебя, – кивала кудрявой – крупными, черными с просинью кольцами – головой. – Так вот, наверно, он был… ну, сильно пьян… – если бы речь шла не о мертвом, он сказал бы «в стельку», «вдребадан», а то и «в ж…», – …наверное, сильно был пьян – ну, с похмелья и в одиночку бутылку водки, тем более он щуплый такой (виновато поморщился: слово показалось ему неприязненным, пренебрежительным – щуплый… «И откуда ты знаешь, что в одиночку?» – кольнула непрошеная мысль. Да не в этом дело!…). Так вот, он был здорово пьян и… в общем, он когда пришел, то, наверное, видел, что рубильник стоит на ноль – ну, выключен, – и потом не стал проверять… ну, как же так можно?! – в общем, он выпил бутылку и полез в кабеля. Ну, его и…

– Так, – вымученно вздохнула Светка. – Ну, и в чем же ты виноват?

– Так я же рубильник включил, – торопливо сказал он, проглатывая окончания, – не хотелось ничего говорить о своей вине. – Перед уходом…

Светка недоуменно пожала узкими плечами – она была пышной, крутобедрой, тяжелая грудь, а плечи и лодыжки у нее были стройными, узкими.

– Нич-чего не понимаю. – Он чуть не улыбнулся – от этого ее «нич-чего не понимаю». – В конце своей смены ты пошел и включил этот, как его… рубильник, – который ты выключил, потому что тебе надо было работать. А Бирюков начал что-то ремонтировать и не выключил ток. Ты-то здесь при чем?

– Ну… – Он жадно смотрел на ее румяное, круглое, слегка недовольное и уверенное лицо. – Вообще-то, – через силу выдавил он, – я включил его через пять минут… после того, как кончилась моя смена. Когда Бирюков уже расписался… Но он расписался – до!

– Погоди, – перебила Светка. – Когда он расписался и увидел, что ток выключен?

– Ну, когда пришел.

– А пришел он…

– …он раньше пришел! – за десять минут до смены, автобусы плохо ходят.

– А после того, как он расписался, он к этому вашему рубильнику подходил?

– Нет… – Он не понимая смотрел на нее – зачем ей это нужно. Потом медленно понял: не проверял ли Бирюков выключатели, когда смена его уже началась, а Николай, задумавшись, еще сидел за столом… – Нет. Мы с ним поговорили, и он ушел в зал, а из зала в коридор, к щиту, можно пройти только через дежурку, – а в ней я сидел, замечтался… «и еще можно кругом, через цех!…» – вдруг – из парилки в сугроб – обожгло его, – и тут же прошибло потом от облегчения: – Можно пройти еще через цех, обойти кругом, но дверь из дежурки была открыта. Я бы увидел его. Он расписался и больше… ну, пока я сидел, – к щиту не подходил.

– Значит, – медленно сказала Светка, – если бы ты включил ток не в пять минут пятого, с опозданием, а ровно в четыре… что изменилось бы?

Он молча смотрел на нее – потом протянул к ней обе руки. Она опустилась к нему на колени – раздалась мягкими ягодицами, – он уронил голову ей на грудь, с упоением вдыхая ее теплый яблочный запах. Она поцеловала его в редеющую макушку:

– Бедный ты мой, бедный…

Он поднял голову и поцеловал ее в мягко опушенный уголок пухлых розовых губ. Слава Богу!… то есть, конечно, не слава Богу – жаль Бирюкова, жаль его девочку (она всегда здоровалась с Николаем – терпеливо ждала, когда Николай пожмет Бирюкову руку, сдвигала крошечные ступни и говорила серьезно и отчетливо: «Здравствуй-те…»), – но он действительно не виноват. Во время своей смены он вправе делать все, что угодно, – ясно, в пределах инструкции. Он выключил ток, взял инструмент, тут кто-то его позвал – разыгрывать новогодний заказ, что ли… когда вернулся, поймал Немцов – всучил ворох технических описаний, пришла новая техника, – он сел читать… В конце смены расписался, запитал линию – как и должно было быть, – и ушел. Все! Что тут непонятного? Действительно, он какой-то… тугодум. Правильно тогда Пахомыч сказал… кто-то рассказал анекдот о жирафе – который начал смеяться через неделю после того, как услышал анекдот, – так Пахомыч сказал: «Это у нас Коля…» Все ясно! Конечно, только человек, уговоривший с похмелья бутылку водки, полезет, не проверив рубильника и без перчаток, под напряжение триста восемьдесят вольт… Все!