Чарльз Буковски - Женщины

– Не думаю.

– Вот поэтому от всего этого такая вонь.

– Нет тут никакой вони.

– Давай поебемся.

– Я слишком много выпил.

– Давай ляжем.

– Мне еще выпить хочется.

– Ты тогда не сможешь…

– Я знаю. Надеюсь, ты позволишь мне остаться еще дня на четыре, на пять.

– Это будет зависеть от того, как у тебя получится, – ответила она.

– Справедливо.

К тому времени, как мы допили вино, я едва мог доползти до постели. Я уже спал, когда Джоанна вышла из ванной…

Проснувшись, я встал и почистил зубы щеткой Джоанны, выпил пару стаканов воды, вымыл руки и лицо и вернулся в постель. Джоанна повернулась, и мой рот нащупал ее губы. Хуй начал вставать. Я положил на него ее руку. Схватил ее за волосы, отгибая назад голову, целуя ее жестоко. Я играл с ее пиздой. Я терзал ей секель довольно долго. Она вся повлажнела. Я оседлал ее и похоронил его. Я держал его внутри и чувствовал, как она мне отвечает. Проработать мне удалось долго. Наконец, сдерживаться более не было сил: я был весь в поту, и сердце билось так, что я его слышал.

– Я в не очень хорошей форме, – сказал я ей.

– Мне понравилось. Давай раскурим косячок.

Она вытащила кропалик, уже замастыренный. Мы передавали его друг другу.

– Джоанна, – сказал я ей, – мне до сих пор спать хочется. Еще часок бы не повредил.

– Конечно. Вот докурим только.

Мы прикончили косяк и снова растянулись на кровати. Я уснул.

В тот вечер после ужина Джоанна достала мескалин.

– Когда-нибудь пробовал?

– Нет.

– Хочешь немного?

– Давай.

У Джоанны на столе лежали какие-то краски, кисти и бумага. Тут я вспомнил, что она коллекционирует живопись. И уже купила несколько моих картин.

Почти весь вечер мы пили «Хайнекен», но до сих пор были трезвы.

– Это очень мощная дрянь.

– А что она делает?

– От нее торчишь очень странно. Тебе может стать плохо. Когда поблюешь, торчишь еще сильнее, но я предпочитаю не блевать, поэтому вместе с ним мы примем немножко соды. Наверное, самое главное в мескалине – то, что от него испытываешь ужас.

– Я его испытывал и без всякой помощи.

Я начал рисовать. Джоанна включила стерео. Играла была очень странная музыка, но мне понравилось. Я оглянулся – Джоанны нигде не было.

Плевать. Я рисовал человека, только что совершившего самоубийство: он повесился на стропилах, на веревке. Я брал много желтых красок, покойник был таким ярким и хорошеньким. Затем что-то произнесло:

– Хэнк…

Оно стояло у меня прямо за спиной. Я вскочил со стула:

– ГОСПОДИ ТЫ БОЖЕ МОЙ! ОХ, ГОСПОДИ ГОВНО ТЫ БОЖЕ МОЙ!

Крохотные ледяные пузырьки побежали у меня от запястий к плечам и по спине. Я дрожал и трясся. Я оглянулся. Там стояла Джоанна.

– Никогда так больше не делай, – сказал я ей. – Никогда так не подкрадывайся ко мне, или я тебя убью!

– Хэнк, я просто выходила купить сигарет.

– Посмотри на эту картину.

– Ох, здорово, – сказала она, – мне очень нравится.

– Это по мескалину, наверное.

– Да, по нему.

– Ладно, дай покурить, леди.

Джоанна рассмеялась и зажгла нам две.

Я снова начал рисовать. На этот раз у меня по-настоящему получилось: громадный зеленый волк ебет рыжую, ее огненные волосы отлетели назад, а зеленый волчище засаживает ей меж задранных ног. Она была беспомощна и покорна. Волчище пилил, себя не помня, а над головой пылала ночь, дело происходило под открытым небом, и длиннорукие звезды с луной смотрели за ними.

Было жарко, жарко и полно цветом.

– Хэнк…

Я подскочил. И обернулся. За спиной стояла Джоанна. Я схватил ее за горло:

– Я же велел тебе, черт бы тебя побрал, не подкрадываться…

Я прожил у нее пять дней и ночей. Потом не выдержал. Джоанна отвезла меня в аэропорт. Она купила мне новый чемодан и кое-что из одежды. Я терпеть не мог их аэропорта Даллас-Форт Уорт. Самый бесчеловечный аэропорт в США.

Джоанна помахала мне рукой, и я поднялся в воздух…

Путешествие до Лос-Анжелеса прошло без приключений. Я сошел с самолета: что там с моим фольксвагеном. Поднялся на лифте к стоянке и не увидел его. Наверное, оттащили. Потом перешел на другой край – вот он.

Получил я лишь штрафной талон за неположенную парковку.

Я поехал домой. Квартира выглядела как обычно – везде бутылки и мусор. Надо прибраться. Если бы кто-нибудь увидел ее в таком состоянии, меня бы упрятали в дурдом.

Раздался стук. Я открыл дверь. Там стояла Тэмми.

– Привет! – сказала она.

– Здравствуй.

– Ты, должно быть, ужасно спешил, когда уезжал. Все двери открытыми оставил. Черный ход вообще настежь. Слушай, пообещай, что никому не скажешь, если я тебе кое-что расскажу.

– Хорошо.

– Сюда приходила Арлина, звонить с твоего телефона, по межгороду.

– Хорошо.

– Я пыталась ее остановить, но не смогла. Она была на колесах.

– Хорошо.

– Где ты был?

– В Галвестоне.

– Чего ради ты так сорвался? Ты ненормальный.

– Мне в субботу опять улетать надо.

– В субботу? А сегодня что?

– Четверг.

– Куда поедешь?

– В Нью-Йорк.

– Зачем?

– На чтения. Мне прислали билеты две недели назад. И я получу процент со сборов.

– О, возьми меня с собой ! Я Дэнси у мамы оставлю. Я тоже хочу!

– Тебя брать мне не по карману. Это съест мой заработок. У меня в последнее время большие траты были.

– Я буду хорошей ! Я буду такой хорошей! Я ни на шаг от тебя не отойду! Я по тебе очень скучала.

– Я не могу, Тэмми.

Она подошла к холодильнику и взяла пиво.

– Ты просто на меня хуй клал. Все эти твои стихи про любовь – сплошной треп.

– Они не треп, когда я их пишу.

Зазвонил телефон. Мой редактор.

– Где ты был?

– В Галвестоне. Материал собирал.

– Я слышал, у тебя чтения в Нью-Йорке в эту субботу.

– Да, и Тэмми хочет поехать тоже, это моя девушка.

– Ты ее с собой берешь?

– Нет, я не могу себе этого позволить.

– А сколько?

– 316 долларов туда и обратно.

– Тебе в самом деле хочется ее с собой взять?

– Да, наверное.

– Ладно, бери. Я вышлю тебе чек.

– Ты это серьезно?

– Да.

– Прямо не знаю, что сказать…

– Не стоит. Вспомни только Дилана Томаса.

– Меня им не убить.

Мы попрощались. Тэмми потягивала пиво.

– Ладно, – сказал я, – у тебя есть дня два-три на сборы.

– Ты хочешь сказать – я еду ?

– Да, за тебя платит мой редактор.

Тэмми подпрыгнула и облапала меня. Она целовала меня, хватала за яйца, дергала за хер.

– Ты славнющий мой старый ебила!

Нью-Йорк. Если не считать Далласа, Хьюстона, Чарльстона и Атланты – наихудшее место, где мне доводилось бывать. Тэмми кинулась на меня, и мой хуй восстал. Джоанна Довер не всё себе оттяпала…

Вылет из Лос-Анжелеса в ту субботу был у нас в 3.30 дня. В 2 я поднялся и постучал к Тэмми. Дома ее не оказалось. Я вернулся к себе и сел.