Чарльз Буковски - Женщины

Мы взяли две «Мэри».

– Так тебе нравится, когда берут за щеку? – спросила меня Таня.

– Всё зависит. Некоторые это хорошо делают, а большинство не умеет.

– Ты здесь когда-нибудь с друзьями встречаешься?

– Только что встретился, перед предыдущим заездом.

– С женщиной?

– Нет, с парнем, на почте работает. У меня, на самом деле, нет друзей.

– У тебя есть я.

– Девяносто фунтов ревущего секса.

– И это – всё, что ты во мне видишь?

– Конечно, нет. У тебя еще есть эти огромные, огромные глаза.

– Ты не очень-то мил.

– Пойдем, на следующий заезд успеть надо.

Мы успели на следующий заезд. Она поставила на своих, я – на своих. Оба проиграли.

– Поехали отсюда, – предложил я.

– Ладно, – согласилась Таня.

Вернувшись ко мне, мы сели на тахту выпивать. На самом деле, она неплохая девчонка. Есть в ней что-то печальное. Носит платья и шпильки, и лодыжки у нее ничего. Я не вполне был уверен, чего именно она от меня ожидала.

Мне не хотелось обижать ее. Я ее поцеловал. Длинный, тонкий язычок затрепетал у меня во рту. Я подумал о серебристой рыбке тарпон. Во всем столько печали, даже когда всё получается.

Потом Таня расстегнула мне ширинку и взяла мой хуй в рот. Вытянула его и взглянула на меня. Она стояла на коленях у меня между ног. Смотрела мне прямо в глаза и обводила языком головку. У нее за спиной остатки солнца протекали сквозь мои грязные жалюзи. Потом приступила. Она абсолютно не владела никакой техникой; она ничегошеньки не знала о том, как это надо. Прямое и простое покусывание и полизывание. Как лобовой гротеск оно прекрасно, но трудно списать его на прямой гротеск. Я до этого пил, и теперь мне не хотелось ранить ее чувства. Поэтому я рванул в страну грез: мы оба лежим на пляже, и нас окружает человек 45 или 50, и мужчин, и женщин, большинство – в купальных костюмах. Собрались вокруг тесным кругом. Солнце стоит высоко, море накатывает и откатывает, и его хорошо слышно. Время от времени две-три чайки вьют низкие круги у нас над головами.

Таня сосала и покусывала, а они смотрели, и я слышал их замечания:

– Господи, глянь, как захватывает!

– Дешевая охуевшая потаскуха!

– Отсасывает у мужика на 40 лет старше!

– Оттащите ее! Она ненормальная!

– Нет, постойте! Как набрасывается, а?

– И ПОСМОТРИТЕ на эту штуку только!

– УЖАС!

– Эй! Я ей щас в жопу засажу, пока она занята!

– Она СУМАСШЕДШАЯ! БЕРЕТ ЗА ЩЕКУ У ЭТОГО СТАРОГО МУДАКА!

– Давайте подпалим ей спинку спичками!

– СМОТРИ, ВО ДАЕТ!

– СОВСЕМ СПЯТИЛА!

Я нагнулся, схватил Таню за голову и всадил свой хуй прямо в центр ее черепа.

Когда она вышла из ванной, я уже приготовил два стакана. Таня отхлебнула и посмотрела на меня.

– Тебе понравилось, правда? Я так и поняла.

– Ты права, – ответил я. – Тебе симфоническая музыка нравится?

– Фолк-рок, – сказала она.

Я подошел к приемнику, передвинул на 160, включил его, врубил погромче. Приехали.

Я отвез Таню в аэропорт на следующий день. Мы выпили в том же баре. Мулатки нигде не видать; вся эта нога сейчас с кем-то другим.

– Я тебе напишу, – сказала Таня.

– Хорошо.

– Ты думаешь, я потаскушка?

– Нет. Ты любишь секс, а в этом ничего дурного нет.

– Да ты и сам от него шалеешь.

– Во мне много пуританского. А пуритане наслаждаются сексом больше кого бы то ни было.

– Ты действительно ведешь себя невиннее любых других мужиков из всех, кого я знала.

– В каком-то смысля я всегда был девственником…

– Вот бы о себе так сказать.

– Еще выпьешь?

– Конечно.

Мы пили молча. Потом пришло время посадки. На прощанье я поцеловал Таню рядом с контрольным постом, спустился вниз на эскалаторе.

Возвращение домой прошло без событий. Я думал: что ж, я снова один. Надо хоть написать что-нибудь, еби его мать, – или же снова в дворники подаваться. Обратно на почту меня никогда уже не возьмут. Человек должен быть на своем месте, как говорится.

Я въехал во двор. В почтовом ящике ничего. Я сел и набрал Сару. Та была в «Таверне».

– Как оно всё? – спросил я.

– Эта сука уехала?

– Уехала.

– Давно?

– Только что посадил на самолет.

– Тебе она понравилась?

– У нее были кое-какие качества.

– Ты ее любишь?

– Нет. Послушай, мне бы хотелось тебя увидеть.

– Я не знаю. Мне было ужасно трудно это всё. Откуда я знаю, что ты не поступишь так снова?

– Никто никогда не может быть вполне уверен в том, что сделает.

Ты и сама не уверена, как поступишь.

– Я знаю, как мне бывает.

– Слушай, я ведь даже не спрашиваю, чем ты занималась, Сара.

– Спасибо, ты очень добрый.

– Я бы хотел тебя увидеть. Сегодня вечером. Приезжай.

– Хэнк, ну, я не знаю…

– Приезжай. Просто поговорим.

– Я просто дьявольски расстроена. Мне плохо как черту было.

– Слушай, давай, я так скажу: ты у меня – номер первый, а второго номера вообще не существует.

– Ладно. Буду около семи. Слушай, меня два клиента ждут…

– Хорошо. Увидимся в семь.

Я положил трубку. Сара в самом деле – добрая душа. Потерять ее ради Тани – просто смешно. Однако, и Таня кое-что мне дала. Сара же заслуживает лучшего обращения. Люди обязаны друг другу некой верностью, что ли, – даже если не женаты. В каком-то смысле, доверие должно заходить еще глубже именно потому, что оно не освящено законом.

М-да, нам нужно вино, хорошее белое вино.

Я вышел, сел в «фольксваген» и подъехал к винной лавке рядом с супермаркетом. Мне нравится часто менять винные лавки, поскольку продавцы запоминают твои привычки, если приходишь денно и нощно и закупаешь огромные количества. Я ощущал их недоумение, почему это я еще не сдох, и от этого мне становилось неловко. Возможно, правда, они ни о чем подобном и не думают, но человек, в конце концов, становится параноиком, когда у него по 300 бодунов в году.

В этой новой точке я нашел четыре бутылки хорошего белого вина и вышел с ними наружу. Снаружи стояли четверо пацанов-мексиканцев.

– Эй, мистер! Дай нам немного денег! Эй, мужик, ну дай денег-то!

– Зачем вам?

– Надо, мужик, надо, сам знаешь!

– Коки купить?

– Пепси-колы, чувак!

Я дал им 50 центов.

(БЕССМЕРТНЫЙ ПИСАТЕЛЬ ПРИХОДИТ НА ВЫРУЧКУ УЛИЧНЫМ БЕСПРИЗОРНИКАМ)

Они убежали прочь. Я распахнул дверцу «фолька» и поставил вино на сиденье. Не успел я этого сделать, как мимо пронесся фургон, его дверца с лязгом распахнулась. Изнутри грубо выпихнули женщину. Молодая мексиканка, года 22, без грудей, в серых брючках. Черные волосы – немыты и жидки. Мужик орал на нее из кабины:

– БЛЯДЬ ПРОКЛЯТАЯ! БОЛЬНАЯ ЕБАНАЯ БЛЯДЬ! ДАВНО ПОРА БЫЛО ТЕБЕ ПИНКА ПОД СРАКУ ДАТЬ!

– ТУПОЕ МУДАЧЬЕ! – орала в ответ та. – А ОТ ТЕБЯ ГОВНОМ ВОНЯЕТ!

Мужик выскочил из фургона и побежал за ней. Она рванула в сторону винной лавки. Он увидел меня, бросил погоню, вернулся в кабину и с ревом дернул по стоянке, затем развернулся и укатил вниз по Бульвару Голливуд.