Наталья Галкина - Вилла Рено

— У меня тоже такой есть, Ржевский прислал мне, он звонил несколько раз, чтобы я пришла на открытие, но в те дни был лютый мороз с ветром, да и электрички зимой ходят редко, я в город не поехала.

— А я была, маминой подружке Елкиной старик тоже билет преподнес, она меня с собой взяла. Так вы знакомы со Ржевскими?

— Знакомы, знакомство давнишнее. Они ведь были близнецы, ведущий и ведомый. Два года назад ведущий умер. Ведомый решил со своим сокровищем расстаться. Коллекцию свою собирать начинали дважды: начал их старший брат, во время войны погибший; блокадную квартиру его обобрали. Наши близнецы, вернувшись с войны, в память о брате и стали свою нынешнюю коллекцию собирать. Потом увлеклись, этим и жили. Чуть не голодали, случалось. На помойках старинную мебель, бывало, находили. Сами реставрировать научились.

— Ох, как мне тогда в Мраморном дворце понравилось! — вскричала Катриона. — Толпа народу, никакого советско-постсоветского воровского бомонда, в основном бедно одетые люди с человеческими лицами. К тому же вокруг воруют и хапают, а тут городу дорогой подарок сделали.

— Старик остался в пустой квартире, — задумчиво сказала старая женщина. — И каждый день ходит в музей к своим любимым вещам. Моя бабушка, жена Ивана Павловича, знала Ржевских детьми. Она мне рассказывала, я потом вспомнила, да и самим Ржевским рассказала. Мадам Ржевская была известная в Петербурге белошвейка. Бабушка, Серафима Васильевна, заказывала ей все белье, а когда ездила к ней заказ получать, видела в окне двух одинаковых рыжих мальчиков, это и были Иосиф и Яков, близнецы. Мы были знакомы много лет, они приезжали к нам смотреть картины из коллекции моего дедушки. Он ведь собирал русскую живопись, как и Ржевские. Некоторые наши картины покупал мой отец. Я бывала у братьев на Сергиевской, то есть на Чайковского, видела их собрание. И после десяти лет знакомства мы и договорились до этих самых рыжих мальчиков в окне...

— У вас новый щенок? Как вы его назвали?

— Рики.

— Это имя главного героя романа Парланда, того самого Парланда, который некогда бывал на Вилле Рено и с вашей матушкой в любительском театре играл.

— Не читала я этого романа.

— Он и не переводился.

Дойдя до залива, Катриона улеглась между двумя полудюнами-полухолмами, поросшими голубовато-бирюзовой осокой, рассеянно отыскала взглядом купол кронштадтского собора. Вдали слева виднелся синей полосою мыс Ревонненя, он же Лисий Нос; справа синел длинный мыс Инониеми, начинавшийся от Ваммельсуу, от Черной Речки; побережье Ингрии виднелось узкой полосой в направлении Юхинмяки, между маяком Толля и мысом Инониеми сияло тысячью и тьмой солнечных бликов свободное водное пространство.

Даже и не глядя на форты, она видела их внутренним взором, в подробностях, мысленно прохаживаясь по любому из них, берег, сухая трава, стены, катакомбы, бойницы, безымянные форты Северной цепи с именованным четвертым — Зверевом, форты Котлина — Риф, Шанц, Константин, Петр I, — находящиеся севернее северных Обручев и Тотлебен, южные береговые Серая Лошадь и Красная Горка, принадлежащие Южной цепи Александр I — Чумный, —Павел, Милютин. На северных батареях, вернее, на том, что от них осталось, лежала дамба. На некоторых маленьких фортециях в 50-е годы находились секретные лаборатории, испытывались пирогели, разновидность напалма. Закрыв глаза, Катриона оказывалась в казематах, где стояли сталактиты из кирпича, плавившегося под действием пирогелей и стекавшего с потолка.

По свободной воде проплыл перед Катрионой призрак царской яхты «Полярная звезда», после революции ушедшей вместе с командой в Финляндию; в послевоенный год «Полярную звезду» пригнали в СССР, и царская яхта служила мишенью для флотских стрельб на Балтике.

Она не понимала: что это нашло на нее в последние два дня? Несчастной любви не наблюдалось, особых желаний, которым могло бы служить препятствием безденежье, не имелось, дамские недомогания прошли, погода крымская. Она провела ребром ладони по песку, на образовавшейся ровной площадочке влажного эолового песка написала попашеися под руку тростниковой палочкой: RETRO.

Развернув газету, в которую завернуты были бутерброды с сыром, стала она читать, заедая свой бутерброд (с детства, читая, обожала она что-нибудь жевать; «почему ты такая тощая, буквоедка, прожорливая читательница?»). «В 20-е годы, — читала она статью о городском разбойнике Леньке Пантелееве, — голова этого человека стояла на витрине одного из магазинов на Невском проспекте, чтобы люди не сомневались, что его действительно убили». «Интересно, чем торговал магазин? Надеюсь, не жрачкой». На оборотной стороне газеты попалась ей на глаза концовка абзаца статьи, повествующей о достижениях губернатора Яковлева: «... реконструируется затопленное Собчаком метро...»

Запихнув газету в вязаный сак с длинной веревкой, дабы носить мешок через плечо, она было приготовилась лечь на спину и предаться солнечным ваннам, но тут из-за куста выскочили с криками братья Шлиманы.

Двух погодков девяти и десяти лет, вечно вооруженных саперной и детской лопатками, с видавшими виды рюкзачками за плечами, Шлиманами прозвала именно Катриона, поскольку они постоянно что-нибудь копали. Чутье прирожденных археологов вело их точнехонько на места столетней давности помоек; в чистенько прибранном старом сарае устроили они музей, куда водили только избранных. Чего там только не было! Две целых (о, чудо!) бутылки: рифленая, с круглыми стеклянными наплывами гербов, черно-зеленая из-под вина и маленькая из-под французской eau de toilette (принадлежавшая некогда Ванде Шпергазе); медные с зеленцой, тяжелые пятикопеечные монеты с двуглавыми орлами, маленький лепесток серебряного грошика, сломанный подсвечник, основание керосиновой лампы, уйма великолепных фарфоровых и фаянсовых черепков, неоткрывающийся многолезвийный перочинный нож с черепаховой ручкою, кукольная фарфоровая голова с улыбкой и чахоточным румянцем панночки и так далее, и тому подобное, дары помоечной Трои былой эпохи. «Как вы балуете своих мальчиков! — говорила хозяйка дачи дачнице. — Зачем вы позволяете им собирать и хранить всю эту дрянь?»

— Кто-то два дня спускает пруды! — кричал старший.

— Он разбирает нижнюю перемычку! — вторил младший.

— Он или они!

— Вода уходит!

— Мы хотели его выследить!

— Он неуловим!

— Мы с мамой уже дважды закладывали перемычку снова!

— Папа завтра приедет, он тоже согласен нам помочь!

— Мы думаем, он ходит ночью!

— Мы следили до часа ночи, потом мама загнала нас спать!

— Может, он и флигель поджигал?

Прошлой осенью к вечеру братья, жившие на даче неподалеку от Виллы Рено, прибежали к смотревшей телевизор маменьке, крича, что рядом стреляют, что там гудит и гарью пахнет. Выбежали на улицу, кинулись на шум: флигель горел, стекла лопались с треском, подобным треску пальбы. Мать Шлиманов вызвала пожарных, разворотивших своими ледорубами угол флигеля. В ту же осень внизу у залива сожгли дачу кондитера Беранже (как многие считали — дачу Фаберже). Поговаривали, что новые русские нанимают бомжей для поджога старых домов; участок без дома стоил намного дешевле.