Наталья Галкина - Пенаты

— Нет, — отвечал он, — я только хочу раскрасить несколько улиток.

— Кисточка в коробке, — сказал Маленький, удаляясь.

Подойдя к тростниковому ограждению, Николай Федорович некоторое время смотрел на раскрашенных улиток; ярко-зеленая шевелила рожками на краю ямки, в ямку был вкопан наполненный водой старый эмалированный таз; желтая и оранжевая ползли наперегонки через мостик.

— Что вы делаете, молодой человек?

— Видите, раскрашиваю литорину литолью.

— Зачем?

— Какое ваше-то дело? Хочу объяснить улиткам, что такое цвет. Я сегодня не в настроении, лучше бы вы шли куда шли. Правильно я выражаюсь? Иди куда идешь.

— Скажите, — спросил Николай Федорович вкрадчиво, — долго ли вы будете тут изображать безумного отшельника? Может, пора примириться с судьбой? Принять судьбу как дар? Я надеюсь, вы поймете, наконец, какую великую возможность подарили вам обстоятельства.

— В некотором роде и впрямь великая возможность — попытка объяснить улиткам отличие зеленого от красного. Вы не в курсе, ученый, как у них со зрением? Может, они каким-нибудь местом чуют длину волны разных линий спектра?

— Не паясничайте. Я говорю о другом, вы знаете. Вы могли бы помогать мне. Понять, какое значение имеет для человечества победа над смертью.

— Не вижу пока никакой победы над смертью. Вы его воскресили, он поживет, опять перекинется, ваш ученик его воскресит, потом ученик вашего ученика или воскрешенный вы. Мне неприятны покойники в роли ваших ванек-встанек. Далась вам победа над смертью. Тоже мне, победитель.

Он вспомнил растерянную Лару с кульком ягод в руке, ярость прилила к вискам.

— Чем разыгрывать творца-вседержителя, изображать судьбу, шел бы ты, старый хрен, в самодеятельность. Тебе самое место на сцене, на сцене роли играют, тут не дешевая самодеятельность, ты не понял? Для человека победа над смертью все одно что победа над жизнью. Кто тебе сказал, что ты можешь распоряжаться людьми? Кто тебе дал это право, старый садист? Неужели ты думаешь, что я хоть на минуту помыслил помогать тебе в твоих идиотских опытах? Что уставился? Думаешь, ты меня на колени поставил, а далее и ничком уложил? Что я сейчас поползу в твою гуманистическую миссию? Да я в гробу тебя видел, изобретатель бессмертия. Меня от одного вида твоего тошнит. Всё. К дьяволу. Ухожу.

— Куда ж ты денешься?

Он вскочил.

— Улечу, старый дурак!

Он действительно взлетел, завис в воздухе чуть выше лачуги. И, смеясь, опустился на песок.

— Сейчас я остановлю машины на твоем заводном шоссе, перейду дорожку — и привет. Отваливаю. Хватит с меня. Прощай.

Он раздавил сгоряча несколько улиток, особенно было жаль ему зеленую.

Fiodoroff кинулся к дому-близнецу. Он поглядел Николаю Федоровичу вслед, пожал плечами, перешагнул тростниковый забор: прощай, моя молочница.

Адельгейда, задыхаясь, влетела в домик-пряник. Маленький у мольберта дописывал очередной этюд с прибрежными соснами.

— Николай Федорович взял мой «смит-и-вессон»! Идемте скорее, мы их догоним, я видела, куда молодой человек побежал, они там в лесу, за шоссе!

Они перебежали шоссе. Густые заросли папоротника, кочки сучья, ямы, охапки таволги, — все мелькало скачками. Начинался крутой склон. Наверху хрустели ветки; видимо, подъем тяжело дался преследователю. Адельгейда и Маленький надеялись их догнать. Они уже поднялись наверх, к обнажившимся корням стоящей на песчаном откосе сосны, и, хватаясь за корни, почти достигли ствола ее, послышался хруп сучьев, вскрик, осыпь песка, звук падения, выстрел.

Небольшая полянка, на противоположной стороне которой увидели они остановившегося в нерешительности молодого человека — лицом к ним.

— Где Николай Федорович? — спросил Маленький.

— Там.

Очевидно, Fiodoroff провалился в одну из рытвин, змеиных ям или воронку от взрыва, здесь было полно послевоенных воронок, встречались окопы, доты, дети находили в песке россыпи гильз, ржавые гранаты, идя по лесу, можно было напороться на проржавевшую колючую проволоку.

Маленький и Адельгейда медлили, обессиленные быстрым подъемом, на краю обрыва, ища глазами яму; знавший, где упал Николай Федорович, где лежал он, раненый, молодой человек опередил их. Он наклонился над воронкой, вглядываясь. И тут грянул второй выстрел. Молодой человек медленно, как будто нехотя, падал.

Адельгейда села на песок у сосны. Ее трясло.

— Я знала... я знала... добром все это не кончится...

Маленький вернулся к ней со «смит-и-вессоном» в руках.

— Дайте косынку оружие завернуть, не могу я с ним в руках шоссе переходить.

Она глядела, как Маленький заворачивал «смит-и-вессон» в ее ситцевый платочек.

— Адельгейда, вы меня слышите?

Она ломала руки, терла виски.

— Послушайте меня. Вы останетесь здесь. Я пойду вниз, домой, за заступом и лопатой, мне еще кое-что нужно захватить.

— Я не могу тут оставаться.

— Останетесь. Иначе мы с вами их не найдем. Если боитесь, сидите, где сидите, не ходите к яме. Им уже ничем не поможешь. Кого-нибудь нелегкая принесет, — отвлечете . Хотя никто тут не ходит. Дорожек полно, тропинок, улиц. Но мало ли? Дети всюду бегают . ..

— Возьмите меня с собой. Я не могу тут... около них... Не оставляйте меня...

Она дрожала, слезы текли в три ручья, она вцепилась в его рукав, не отпускала.

Маленький опустился на колени рядом с Адельгейдой, с силой потряс ее за плечи. Она разглядела его лицо, на секунду замолчала. Другой человек, не тот нелепый, нескладный художник-любитель из работяг, сидел перед нею.

— Адельгейда, — сказал он медленно, — их надо похоронить до того, как стемнеет. Я должен успеть сделать еще кое-что. Отпечатки пальцев молодого человека, например.

— Похоронить? Мы закопаем их тут, как собак?

— Вы следствия хотите?

— Какие отпечатки пальцев? Вы с ума сошли?

— Я надеюсь, его можно будет вернуть к жизни, воскресить, не сейчас, так через некоторое время.

— Воскресить? О чем вы? Кто это сделает? Николай Федорович погиб.

— Николай Федорович только помогал мне.

— Вам? Так это вы?!

— Да.

Она снова разрыдалась. И тогда он сказал:

— Николай Федорович — одна из моих неудач. Полное несоответствие внешнего облика внутренней сути, душевным качествам, личности. Знаете, кто был на самом деле Николай Федорович? Ваш пасынок, расстрелянный с вами на берегу Оби.

Вот теперь она затихла, замерла.

Он продолжал говорить о ряде неудач, о поисках, о периоде проб и ошибок в экспериментах, о накладках, о спутанных матрицах; у нее звенело в ушах, она слышала и не слышала, не вдумывалась в слова его и в их смысл; ни минуты сомнения у нее не было: правду говорит, только правда так говорится, только правда так ужасна и непостижима. Она верила совершенно в научное колдовство, как верила вместе с детьми сказкам. Вчерашний калиф на сегодня аист, бывший принц гуляет по гулким залам в облике чудовища, королевич превратился в лягушонка и достал из колодца золотой мячик. В сказках превращения оказывались обратимы: поцелуй или слово «мутабор» возвращали героям прежний облик.