Стивен Фрай - Гиппопотам

Эдвард – причитая, сообщила няня – лежит в кроватке весь синий и бездыханный. Мертвый, нисколько не дышит. Совсем мертвый. Ужасно, ужасно мертвый. Энн с Майклом понеслись по лестнице наверх, сердца их прыгали в груди от ужаса.

Крики и столпотворение разбудили двух старших мальчиков. В не меньшей тревоге они прибежали в спальню близнецов. Саймон, бросив один лишь взгляд на неподвижное маленькое тело, принялся разводить в стороны и снова сводить руки и ноги безжизненного Эдварда – не то смутно припомнив и пытаясь воспроизвести виденное на уроках по оказанию первой помощи, не то подражая ветеринарам, выхаживающим задыхающихся поросят.

– Нет! – крикнул Дэвид. – Дай мне!

Он оттолкнул старшего брата, уже начавшего с силой утрамбовывать ребра Эдварда. Энн с Майклом появились как раз вовремя, чтобы увидеть, как Саймона грубо отпихивают локтем.

Следом они увидели, увидели все, Дэвида, опустившегося у кроватки на колени и ласково положившего ладонь на грудь малыша. И сразу же, попросту в тот же миг, это они твердят в один голос, ребенок дернулся, начал давиться воздухом и вопить. Поначалу Майкл и Энн были слишком взволнованы, слишком заняты вызовом врача и отправкой Эдварда в больницу, чтобы задуматься над тем, чему они стали свидетелями. Майкл запомнил, однако, что, когда он взял старших сыновей за руку и велел им идти спать, ладонь Дэвида была обжигающе горячей, а Саймона – холодной.

Несколько недель спустя Майкл отвел в сторонку уже одного только Дэвида.

– Дэви, нам надо поговорить о твоем таланте.

– Каком таланте, папа?

– Ты знаешь, о чем я. О целительстве. Наверное, я должен был рассказать тебе все это раньше.

И Майкл поведал Дэвиду о тех эпизодах из жизни Альберта Бененстока, которые прежде утаивал от него: об исцелении и смерти Бенко, о последовавших за ними гонениях, о подозрениях и остракизме со стороны односельчан и раввинов.

– Понимаешь, твой дар – это не то, что будут радостно приветствовать люди.

– Но почему мама иногда смотрит на меня так, будто я болен или сделал что-то дурное?

– Она напугана, Дэви. Постарайся ее понять. Дэвид кивнул. Потом Майкл поговорил с женой.

– Скажи мне честно, как ты относишься к дару Дэви? – спросил он.

– К дару? – удивилась Энн.

– К дару, с помощью которого он возвратил Эдварда к жизни.

Энн отвернулась, однако Майкл взял ее за плечи и развернул лицом к себе.

– Ты же знаешь, что мы с тобой видели, Энн.

– Я знаю… – сказала она.

– И это смущает и беспокоит тебя. Энн кивнула.

– Мы должны постараться, – сказал Майкл, – чтобы жизнь Дэви не пошла прахом. Нельзя допустить, чтобы об этом стало известно.

Энн молча поразмыслила над словами мужа.

– Ты ведь думаешь о своем отце, верно? – спросила она.

– Я думаю о Дэви. Только о Дэви. Нельзя, чтобы к нему относились как к какому-то уродцу.

– Но, милый, не можешь же ты…

– И больше мы говорить об этом не будем.

– Хорошо, – сказала Энн. – Больше говорить об этом не будем.

Однако поговорить пришлось – на следующий год. Летом 1991 года племянница Майкла, Джейн, приехала в Суэффорд, чтобы провести там свои последние дни. Она уже многие месяцы сражалась с изнурительной жестокой болезнью и знала, что жить ей осталось лишь несколько недель. Все, чего ей теперь хочется, сказала она, это сельского покоя и любви дяди и двоюродных братьев; воспоминания о них скрасят ее последние, пустые часы в больнице.

Обморок, случившийся с Джейн на Королевской норфолкской выставке, все восприняли как начало необратимого упадка сил. Саймону пришлось самому везти ее назад в Суэффорд, хотя водительских прав у него по молодости лет еще не было и за рулем трактора он чувствовал себя намного увереннее, чем за рулем принадлежащего Джейн «БМВ». Саймон без труда отнес ее, бледную и слабую, – «легкую, как ощипанная куропатка, правда», – наверх и уложил в постель, стоявшую в комнате Ландсира. В комнате, где ей, по общему мнению врачей, предстояло в скором времени умереть.

В первую неделю вынужденного заточения Джейн постоянно навещали Дэвид и Саймон. Саймон каждое утро заглядывал к ней с цветами, фруктами и рассказами о жизни поместья, а после полудня приходил с книгой Дэвид и просиживал у кровати, читая или болтая, до самого обеда, стараясь не обращать внимания на то, что, пока он говорил, Джейн то впадала в забытье, то вновь приходила в себя.

В последнее свое суэффордское утро мальчики, торжественные и элегантные в школьной форме, пришли попрощаться с больной.

– Вид у вас, точно у гробовщиков, – сказала она. – И напрасно. Мне нынче намного лучше.

Мальчики уехали, полные воскресшей надежды. Через неделю Джейн встала с постели, во всеуслышание объявив, что ей не просто лучше, что она выздоровела. И не только телесно. Теперь она чувствовала себя даже лучше, чем до начала лейкемии. Джейн твердила, что прежняя ее жизнь была жизнью гусеницы, а ныне она возродилась, обратившись в свободную и совершенную бабочку.

Энн очень серьезно спросила у Джейн наедине, считает ли та, что у ее излечения есть какая-то осязаемая причина. Джейн уклонилась от прямого ответа, углубившись в пространные и путаные словесные дебри. Она твердила об ангелах, благодати, чистоте и возрождении. Энн ушла от нее озадаченной и встревоженной.

Майкл говорил с большей прямотой:

– Любовь моя, мы так счастливы. Так счастливы, что тебе стало лучше. Какая бы тут ни была причина, самое правильное, полагаю, и ты тоже так думаешь, мирно радоваться этому как чему-то чудесному, случившемуся с тобой в тишине и покое дома, который ты, надеюсь, всегда считала родным.

– Как скажете, дядя Майкл.

В это время у Логана гостил его друг Макс Клиффорд – Майкл решил обсудить случившееся и с ним.

– Вот такие дела, Макс. А на что способны журналисты, черт бы их побрал, ты и сам знаешь.

– Мы их в свое время немало поувольняли, верно?

– Джейн собирается в Лондон, на обследование. Возможно, она права и ей действительно удалось победить болезнь, с лейкемией такое случается. Нам ни к чему, абсолютно ни к чему, чтобы случившееся стало достоянием публики. Газеты впадают в истерику по поводу всего, что связано с раком, к тому же всегда найдутся религиозные или мистически настроенные уроды, которые попытаются нагреть на этом руки. Джейн и сама пребывает из-за этого не в самом здравом уме…

– Разговоры уже пошли, Майкл. Мери сказала мне, что слышала вчера, как Джейн молилась в лесу.

– Вот это я и имею в виду, Макс. Пока она так взбудоражена, самое правильное – помалкивать обо всем.

– М-м, – отозвался Макс. – Она стояла на земле на коленях. Лепетала какую-то друидскую дребедень, то и дело приплетая к ней Дэвида.