Алексей Колышевский - МЖ. Роман-жизнь от первого лица

– Сеньор должен оплатить пошлину.

– Какую еще пошлину?

– Сбор аэропорта. Вот касса, прошу вас.

Я пошел к кассе, чертыхаясь и посматривая на входные двери внизу. Пока все было спокойно, но вот мое внимание привлекли двое мужчин, которые не были похожи на обычных пассажиров. У них не было багажа, они заметно нервничали и суетились. Один из них ринулся к стойке регистрации, другой остановился и принялся осматриваться. Я поспешно отвернулся, чтобы не встретиться с ним глазами, и протянул свой билет в окошко кассы.

– С вас пятьдесят шесть песо, сеньор.

– Вот сто песо, и оставьте сдачу себе, я очень спешу.

– О, сеньор так добр. Благодарю вас.

– К сожалению, у меня нет времени как следует воспользоваться твоей благодарностью, красотка.

– Ха-ха-ха, какой смешной сеньор!

Я вернулся к полицейскому, махнул перед его носом талоном с отметкой об уплате сборов и пересек заветную черту, за которой действовал режим полетной безопасности и можно было не опасаться тех двоих неудачников. Я шел по коридору, но остановился и обернулся. Они стояли перед полицейским и молча смотрели мне в спину: двое крепких парней моего возраста или чуть старше. Я запомнил их лица, такие же нетипичные для этих мест, как и лицо внука Глобоцника. Окончательно обнаглев и чувствуя собственную безнаказанность, я остановился и показал им оттопыренный средний палец сразу на обеих руках, затем помахал на прощанье и пошел дальше. Неудачники, сосунки, дедушка Адольф был бы вами недоволен, ха-ха-ха.

Оставшееся время до вылета я провел, словно сидя на иголках, и окончательно успокоился только тогда, когда самолет оторвался от земли и начал набирать высоту. Впереди меня сидел католический священник в своей черной рубашке с белой вставкой в планке воротничка, сзади раввин в шляпе и с роскошной бородой. Я улыбнулся: понял, что безопасность обратного полета гарантирована небесами. Прощай, Аргентина.

Хотя минуло всего около недели с тех пор, как я улетел из Москвы, за это время в природе произошли драматические изменения. Москва встретила меня промерзшим асфальтом, камуфляжем мертвых листьев и своим фирменным небесным свинцом, через который не мог пробиться ни один солнечный луч. Местный пейзаж представлял собой такой печальный контраст с весной Аргентины, что на душе у меня стало совсем худо. Я понял, что началось полугодие постылого зимнего господства, полугодие отсутствия солнца и полугодие снежно-грязной слякоти. Невозможно любить зиму по той лишь причине, что зимой холодно, и вообще, зима в городе – это полный трэш. Не стану описывать все минусы этого времени года именно для городского жителя – это и так очевидно. Я ехал из аэропорта домой, а вернее, меня вез водитель такси, который с трудом пробирался сквозь фирменные московские пробки. Таких заторов, как здесь, я не встречал ни в одном другом городе из тех, что я посетил, а посетил я их немало. О чем тут говорить, если открытие транспортной развязки в Москве является событием национального масштаба: о нем говорят в выпусках телевизионных новостей, и мэр Лужков выступает на митингах, собранных в честь этого события, убедительно обещая покончить с пробками в ближайшее время. Согласен с тем, что третье транспортное кольцо – это прекрасная идея, но воплощена она глупо, и иной раз зла не хватает, когда пытаешься пробиться по дороге, на которой по определению не может и не должно быть пробок потому, что это кольцо, на котором нет ни одного светофора. Вся проблема заключается в конструкции съездов с третьего кольца. Они ужасны и не выдерживают вообще никакой критики. Кривые, узкие, порой однорядные отростки, в которые стремится протиснуться колоссальное количество автомобилей, управляемых злыми на тупость проектировщиков гражданами, сводят на нет чистую идею о беспрепятственном проезде по городу в любое время дня и ночи. Вот именно, только ночью и приятно ездить по Москве. В остальное же время не пробьешься.

Был понедельник, около девяти часов вечера, когда, наконец, я позвонил в дверь и вернулся в свой привычный серенький мирок, где царили сплин, алкоголь и Лера. Немедленно по приезде мне была устроена очередная истерика по поводу, который ввиду своего полного абсурда стерся из моей памяти. Лера никогда нигде не работала. Большую часть своей жизни она провела дома, никогда не ходила в магазин, совершенно не ориентировалась в окружающей действительности и любила подольше поспать. Наша дочь росла болезненным ребенком, во многом благодаря тому, что Лера ни разу не гуляла с ней. Ей было «некогда». Она никогда не успевала нигде вовремя, и сейчас, когда страсти улеглись и я могу спокойно оценивать свою бывшую, вернее, почти бывшую, мне кажется, что она просто человек, который родился не в то время и не в том месте. Ей идеально подошел бы образ какой-нибудь уездной помещицы, которая, как и Лера, любила вязать, варить варенья, что-то шить по каким-то безумным выкройкам. Я, особенно после аргентинского драйва, настолько возненавидел Леру, что твердо решил, как только я получу деньги, то мгновенно куплю новую квартиру и уйду к своей Свете.

Появление любовницы закономерно в нескольких случаях. Во-первых – это, безусловно, сексуальное голодание. В моем случае этого не было, сразу заявляю. Хотя всего, чего хотелось бы, а хотелось секса как в хорошем порнофильме, тоже и в помине не было. Но как-то хватало и того, что было. Во-вторых – это нежелание выслушать и понять. А вот этого в семейной жизни было хоть ложкой ешь. То ли это происходило из-за разницы в возрасте, то ли из-за того, что у нас не было общих интересов, не знаю. Да и какие могли быть общие интересы у домохозяйки и менеджера по продажам? О выкройках, что ли, разговаривать? Нет, я себя, разумеется, не оправдываю, а Леру жалею. Я-то явно не подарок. Сперва у меня не было денег, а потом, когда они вроде бы появились, я начал пить и приходил домой в весьма неадекватном состоянии. И вот всю ночь эта несчастная женщина должна была слушать мое пьяное бормотание и вдыхать кошмарный запах перегара. Из-за этого, по ее собственным словам, она все чаще испытывала ко мне чувство самой черной ненависти, какая только могла родиться в ее душе. А я мечтал о любви. Настоящей. И она появилась вроде бы. Никто не ругался, о ненависти и желании не видеть мою проклятую физиономию не верещал. Секс был таким, каким нужно. В общем и целом, понимая, что это всего лишь классический прием о злом и добром следователе, перенесенный в область личных отношений, я все же делал сравнения не в пользу Леры. То есть я, разумеется, понимал, что она по-своему борется за меня, считая меня алкоголиком, но я-то знал, отчего я пью, и знал, что могу бросить. А пил я от тоски и скуки. В Аргентине для меня, если можно так сказать, забрезжил рассвет новой жизни. Я и думать забыл, что где-то в Москве живет именно такая Лера, какой она была на самом деле. Слишком разительным был контраст между несколькими сутками эротического триллера, в котором мне пришлось участвовать в Буэнос-Айресе, и опостылевшей квартиркой. Спасаясь от Лериных воплей и ее оживленной, опасной жестикуляции, больше походившей на бой с тенью, я укрылся в туалете. Здесь, в буквальном смысле с облегчением, я опустился на унитазный трон и, так как разбушевавшаяся супруга все еще бесновалась за дверью, стучала в нее кулаками и орала всяческую далеко не комплиментную непотребщину, заткнул уши жеваной туалетной бумагой. Стало намного легче, я закрыл глаза и громко захохотал оттого, что вспомнил следующее.