Марк Леви - Следующий раз

Джонатан вылез из машины. Когда он подошёл к решётке, Клара исчезла в доме. Толкая левой рукой калитку, он увидел у себя на запястье часы, подарок Анны в честь помолвки. Золотой луч солнца, заглянувший в дом через застеклённую дверь, отразился от светлого паркета гостиной. Джонатан долго стоял неподвижно, прежде чем принять решение, которое, как он заранее знал, очень дорого ему обойдётся. Он вернулся к машине, сел за руль, дал задний ход. Возвращаясь в Лондон, он сердито колотил по рулю кулаком. Глянув на часы на приборной панели, он позвонил по мобильному телефону Питеру, сообщил, что едет прямиком в аэропорт, и попросил забрать из его номера вещи. Следующий звонок был в «Бритиш Эруэйз», для подтверждения полёта.

Настроение его было сумрачным. Дело было даже не в несбывшейся многолетней мечте о картине, а в навязчивых мыслях о Кларе. Чем больше километров их разделяло, тем труднее было отделаться от её облика, стоявшего у него перед глазами. В Хитроу он сознался себе в том, не сознаться в чём было невозможно: он уже тосковал по Кларе.

Питер нетерпеливо расхаживал по залу ожидания. Если бостонский рейс не задержится, они будут дома ещё до наступления вечера — Чего ты не понял? — спросил Джонатан друга.

— Двадцать лет ты таскаешь меня по своим конгрессам, двадцать лет мы бродим по библиотекам, роемся в архивах, перелопачиваем тонну за тонной бумаг в поисках мельчайших проблесков, способных прояснить загадку твоего художника, двадцать лет только о нём и говорим — и ты отказываешься выяснить, существует ли эта картина?!

— Пятой картины, вероятно, нет в природе, Питер.

— Откуда ты знаешь? Ты же не удосужился побывать в замке! Она мне нужна, Джонатан, иначе партнёры вытолкают меня в шею. У меня ощущение, будто я — пленник аквариума, стенки которого всё сильнее пропускают воду!

В Лондоне Питер пошёл на огромный риск. Ему удалось убедить Совет повременить с выпуском каталога именитой компании, что было равносильно сигналу для мира живописи о зреющей сенсации.

Каталоги были периодическими изданиями компании, здесь была замешана её репутация.

— Успокой меня: ты не брал на себя невыполнимых обязательств?

— После твоего утреннего звонка, рассказа о вашем разговоре и экстренной поездке за город я связался с главой нашего бюро в Лондоне.

— Нет, только не это! — ахнул Джонатан.

— Сегодня суббота, пришлось звонить ему домой.

— Что ты ему наболтал?

— Что я даю ему своё личное ручательство, что он может мне доверять, что этот аукцион станет чемпионом десятилетия!

Питер не грешил против истины. Если бы они с Джонатаном представили последнее полотно Владимира Рацкина, то на аукцион съехались бы, пренебрегая предложениями крупнейших коллекционеров, представители главных музеев. Стараниями Джонатана русский художник снискал бы заслуженную громкую славу, о чём они с Питером всегда мечтали, а Питер стал бы вдобавок одним из самых уважаемых аукционных оценщиков.

— Твоей картине недостаёт одной важной детали. Ты позаботился об альтернативе?

— Да: ты будешь слать мне открытки на пустынный остров, на который сам меня сошлёшь под обещание, что я не наложу на себя руки, когда подвергнусь остракизму коллег.

За иллюминатором уже показалось американское побережье, а друзья все не прекращали разговор, продолжавшийся на протяжении всего полёта и сильно надоевший пассажирам вокруг, не сомкнувшим из-за них глаз. Когда стюардесса раздавала еду, Питер как бы невзначай отвернулся, поднял на иллюминаторе щиток и залюбовался облаками, боясь встретиться взглядом с Джонатаном. Потом резко обернулся, схватил с подноса Джонатана шоколадное пирожное и с наслаждением захрустел.

— Согласись, от этой еды любого стошнит!

— Мы летим в тридцати тысячах футах над океаном, путешествие от континента до континента занимает какие-то восемь часов и не грозит морской болезнью — чего ныть, что тебе не по вкусу индейка?

— Если бы одна индейка!

— Постарайся себя убедить, что тебя не отравят.

Питер так долго и неотрывно глазел на Джона тана, что тот не выдержал.

— Что ещё?

— Когда я забирал из номера твои вещи, там лежала квитанция на отправленный тобой Анне факс и само послание. Мне не следовало его читать, но, видишь ли…

— Говори! — сухо потребовал Джонатан.

— Ты обратился к ней «Клара», а не «Анна».

Спешу тебя предостеречь, чтобы твоя невеста не сказала тебе об этом первой.

Друзья понимающе переглянулись, Питер прыснул.

Вот я и спрашиваю себя… — выдавил он, отсмеявшись.

— О чём ты себя спрашиваешь?

— Зачем ты полез вместе со мной в этот самолёт?

— Я возвращаюсь домой!

— Тогда спрошу иначе, чтобы даже до тебя дошло. Я все спрашиваю себя: чего ты боишься?

Джонатан долго думал, прежде чем ответить.

— Себя самого! Я боюсь себя самого.

Питер покачал головой и стал высматривать в иллюминаторе остров Манхеттен.

— Я тоже иногда побаиваюсь тебя, что мне не мешает оставаться твоим лучшим другом. Встречайся со мной почаще — и избавишься от своих причуд, останешься верен своему русскому художнику, но, по крайней мере, перестанешь день-деньской о нём разглагольствовать. И будешь готовиться к свадьбе, не строя больше унылых рож.

Уверяю тебя, если ты сумеешь подружиться с самим собой, то увидишь, сколько в жизни замечательных неожиданностей!

Вместо ответа Джонатан достал из кармана в кресле перед собой журнал авиакомпании. Каких только случайностей не происходит в жизни! Листая на взлёте это глянцевое издание, он наткнулся на короткое интервью с модной лондонской галеристкой. Иллюстрацией к статье служила фотография Клары перед загородным домом. Джонатан сунул журнал обратно. Питер следил за ним уголком глаза.

— Если мне будет позволена перед изгнанием на необитаемый остров последняя просьба, — снова заговорил он, — я настою на том, чтобы отправиться туда в одиночестве.

— Почему?

— Потому что, если туда придётся ехать тебе, остров уже не получится необитаемым.

— Почему это мне тоже придётся туда ехать?

— В наказание за полное непонимание бостонской жизни и за слишком позднее осознание этой своей ошибки.

— На что ты намекаешь, Питер? — досадливо спросил Джонатан.

— Ни на что! — насмешливо ответил Питер и небрежно открыл свой экземпляр журнала.

После таможни оба отправились к охраняемой стоянке. На переходном мостике Питер напыжился от гордости.

— Видишь очередь на такси? Кому надо сказать спасибо за мудрое решение оставить в аэропорту машину?

В длинной очереди прибывших авиапассажиров на тротуаре Джонатан не заметил седую даму, садившуюся в головное такси.