Ирвин Шоу - Две недели в другом городе

Она заплакала; рыдания сотрясали ее узкие плечи, обтянутые розовым девичьим платьем; Клара опустила голову, ее стиснутые руки лежали на коленях. Свисавшие с кровати босые ноги с ярко накрашенными ногтями тоже периодически вздрагивали.

– Если тебе угодно меня ненавидеть, – прошептала она, – не сдерживай себя. Пусть все меня ненавидят.

– Никто не испытывает к тебе ненависти, Клара, – ласково произнес Джек, тронутый и смущенный ее откровенностью.

Он коснулся плеча Клары. На сей раз она не отдернулась.

– Я бы хотел тебе помочь, – сказал он.

– Никто не в силах мне помочь, – промолвила она. – Только он один. А теперь, пожалуйста, уходи.

Поколебавшись, Джек направился к двери.

– Не тревожься, – еле слышно произнесла Клара, сжимая бокал обеими руками, – этот негодяй не умрет.

Джек покинул номер. Он был уверен, что, как только дверь за ним закроется, Клара пройдет в ванную и выльет разбавленное водой виски в раковину, а затем снова спрячет бутылку в шкаф, под стопку белья, до прихода следующего посетителя.

Барзелли жила на Виа Аппиа Антика. На улицах осталось мало транспорта, и Гвидо быстро гнал «фиат» мимо периодически возникавших в свете фар гробниц и руин акведуков. При солнечном свете разрушающиеся каменные строения свидетельствовали о величии, изобретательности, уме предков Гвидо. Ночью, под зимним дождем, они символизировали бренность всего земного, были насмешкой над людским тщеславием. Акведуки некогда несли воду в город, заслуживший позор капитуляции; в гробницах лежали останки правителей, недостойных народной памяти.

Гвидо подъехал по песчаной дорожке к большому двухэтажному дому с плоской крышей, окруженному садом. Он явно не раз бывал здесь. Шторы на окнах были задвинуты, но возле двери горел свет.

– Я не задержусь, – сказал Джек.

Его мучили укоры совести из-за того, что Гвидо в столь поздний час находился не дома, не с семьей. Какое дело Гвидо до сердца Делани, подумал Джек, почему из-за него итальянец должен портить себе прекрасное воскресенье, которое он провел бы в обществе жены и троих детей?

Джек нажал кнопку звонка. Откуда-то из глубины здания доносились звуки джаза. Дворецкий в накрахмаленном белом пиджаке открыл дверь.

– Я к мисс Барзелли, – сказал Джек.

Дворецкий кивнул, взял пальто Джека и положил его на одно из двух массивных резных украшенных позолотой кресел, стоявших по обеим сторонам от входа в просторный мраморный холл. Здесь музыка звучала громче. Из невидимого проигрывателя доносилась песня Кола Портера, женский голос пел «Слишком жарко…».

Дворецкий провел Джека через пару высоких закрытых белых дверей, украшенных резьбой и позолотой. Барзелли обожает золото, подумал Джек, она хочет, чтобы все знали о том, как далеко она ушла от деревни в Катании, где родилась. Дворецкий не спросил фамилию Джека. Он распахнул очередную дверь и жестом пригласил его войти. Он, похоже, привык к мужчинам, приходящим в гости к хозяйке посреди ночи.

Барзелли танцевала в центре комнаты с высоким молодым человеком, на котором была рубашка с короткими рукавами. Актриса была в черной блузке с глубоким овальным вырезом и узких зеленых брюках; ее босые ноги двигались по мраморному полу. В гостиной находились двое других молодых мужчин в темных костюмах. Один из них лежал на белом диване; его черные остроносые туфли покоились на мягком пушистом валике. На груди человека стоял бокал. Мужчины посмотрели на вошедшего Джека как бы нехотя, без интереса, и снова перевели свои темные затуманенные глаза с длинными ресницами на танцующую пару. Это были не те юноши, которых Джек видел в гостиничном баре и позже – в ночном клубе, но представители той же породы. Рядовые римского легиона, подумал Джек, которые всегда под рукой в нужном количестве. Других женщин в комнате не было. Никто еще не раскрыл рта, а Джек уже понял, что все присутствовавшие здесь, за исключением Барзелли, пили все воскресенье.

Барзелли заметила Джека. Она улыбнулась, поприветствовала его, медленно помахав длинными пальцами, но не перестала танцевать.

– Напитки в углу, мистер, – сказала она.

Джек остановился у порога, глядя на актрису. Он испытывал неловкость, казался себе случайным прохожим, невольно ставшим свидетелем сцены, которую ему не хотелось видеть. Если бы в комнате присутствовала еще одна женщина, Джек чувствовал бы себя более раскованно. Он увидел в происходящем некий таинственный, порочный ритуал, повторяющийся уже в миллионный раз, извращенный, волнующий плоть праздник скуки, пресыщенности, чувственности, паразитизма, роскоши.

Главная жрица танцевала босиком в своем черно-зеленом наряде, ее бедра, туго обтянутые тканью, совершали медленные, непристойные движения под музыку, льющуюся из проигрывателя. Распущенные волосы Барзелли, густые и темные, падали на ее роскошные обнаженные плечи. Мечтательная улыбка застыла на мягких, полных губах женщины, то ли ведущей своего партнера, шелковая рубашка которого намокла от пота, то ли ведомая им. Джеку казалось, что они танцуют так, отключившись от реальности, совершая от скуки механические движения, возбуждая себя, уже много часов подряд. Смуглые молодые люди в темных костюмах, псаломщики, дьяконы, идолопоклонники, прежние и будущие участники церемоний, зачарованно следили за Барзелли и ее партнером, время от времени совершая медленные путешествия к бару за очередной дозой спиртного. Яркий свет слепил глаза. По периметру комнаты в двух футах от высокого потолка за резной планкой тянулись неоновые лампы.

Повсюду стояли высокие стеклянные вазы с розами; некоторые цветы уже увядали, роняя лепестки. На темно-синих стенах висели три портрета хозяйки дома, нарисованные разными художниками. На одной из картин обнаженная актриса была изображена лежащей на красном ковре с закинутыми за голову руками.

В храме царил беспорядок, словно слугам тут недоплачивали или они распустились, однако все необходимые атрибуты культа были в наличии. Роль алтаря играл, несомненно, длинный белый диван, однако человек, лежавший на нем с бокалом на груди, не был сегодняшней жертвой. Завсегдатай храма, он не испытывал трепета перед священными предметами. Подлинная жертва, догадался Джек, лежала в затененной комнате, вдыхая кислород через трубочку, зафиксированную на щеке пластырем.

Музыка смолкла. Тонарм проигрывателя медленно приподнялся, отошел в сторону и лег на стойку, диск остановился. Танцующие на мгновение замерли, их руки свободно свисали с плеч партнера. Актриса и молодой человек тихонько покачивались, казалось, силы оставили их, и они не могли оторваться друг от друга. Наконец Барзелли что-то сказала по-итальянски, ее кавалер рассмеялся и подошел к стеклянному столику с бутылками, служившему баром. Барзелли резким движением руки откинула назад волосы и приблизилась к Джеку. Остановившись перед ним, она недоброжелательно улыбнулась; упершись рукой в бок, она приняла позу, выдававшую ее крестьянское происхождение.