Сергей Минаев - The Телки. Повесть о ненастоящей любви

— Андрюш…

— Что?

— Я тебя люблю!

— Я тебя тоже, — я снова оборачиваюсь в сторону Катьки, — очень люблю.

К столу я возвращаюсь, можно сказать, другим человеком. Катя говорит по телефону, я прошу счет. Куда подевалась вся лирика, мечты о любви, свадьбе и пяти потерянных годах? Чертова жизнь — не успеешь влюбиться и воспарить к небесам, как тебя тут же швыряет оземь. Катя убирает телефон в сумочку и поднимает на меня свои ясные глаза:

— У тебя что-то случилось?

— У меня? Нет-нет, что ты. Партнер из Франции звонил, ни черта не слышно было, я отошел, чтобы не кричать на весь ресторан.

— Хорошо, — Катя смотрит по сторонам, явно собираясь отчаливать. Я все еще прокручиваю диалог с Ритой, вспоминаю про деньги, логическая цепочка выводит меня к Лехе, и тут меня осеняет:

— Кать, а пойдем в воскресенье на день рождения моего знакомого?

— Какого?

Я рассказываю ей о том, какой прекрасный у меня старший товарищ Алексей — энциклопедист, джентльмен, путешественник, почти олигарх (разумеется опуская dark side of Lioha в виде наших ночных похождений, разврата и прожигания жизни). Какие безумно интересные творческие люди соберутся на этом празднике: артисты, художники, певцы, крупные бизнесмены, писатели (алкоголики, наркоманы, гомосексуалисты, аферисты, сумасшедшие…). Как весь город ждет этого праздника и что попасть туда могут единицы. Я в красках изображаю прошедшие вечеринки, завлекаю ее тем, что буду играть диджей-сет (кстати, можем сыграть вместе). В общем, минут через десять она обещает подумать, через пятнадцать вспомнить, что у нее в воскресенье, а через двадцать говорит, что скорее всего у нее получится.

Я нахожусь на седьмом небе от счастья после таких авансов. Оставляю на чай неприлично много и, зачем-то взяв в руку Катькину сумку (полный кретин), иду к выходу.

На улице я ощущаю новый прилив сил и предлагаю Кате прогуляться, хотя она делает вид, будто торопится. Мы идем по Тверскому бульвару, и меня просто подмывает взять ее за руку, но я все-таки не решаюсь и даже сую руки в карманы. Господи, до чего же я смешон в своем вечном стремлении казаться серьезным, думая о том, что скажут знакомые или просто случайные прохожие, увидев, что я прочесываю бульвар, взявшись за руки со студенткой! Так называемое общественное мнение уничтожило саму суть чувств, оставив нам лишь «правильные» картинки. Действительно, в мире, где существительное «любовь» чаще всего употребляется в связке с «заниматься», внешние проявления чувств должны соответствовать последней фотосессии Антона Ланге для журнала «Vogue»: все вокруг в приглушенных тонах, она полулежит в кресле, в черном платье и с распущенными волосами. Он стоит, склонившись над нею, в строгом костюме и белой рубашке, расстегнутой до середины груди. В руках у Ромео и Джульетты по бокалу пенистой жидкости, а для полноты картины вокруг разбросаны подушки с логотипом: «Ромео и Джульетта. Игристое, полусладкое». Страсти добавил фотошоп, о выпуклостях в нужных местах позаботился хирург, а над томными лицами поработал стилист. «Все выглядит достаточно элитно», — как написал какой-то питерский глянец. В такой позе не стыдно и на люди показаться.

Еще не стыдно быть замеченным в неудобной позе на заднем сиденье машины, в туалете ресторана, «в атмосфере клубной вечеринки», на пьяном танцполе бара, на прокуренных диванах стриптиза. Любовь в наше время скукожилась до картинки в журнале, пэкшота в телевизионной рекламе, рекламного щита 4x6, стоящего на пересечении Цветного бульвара и Садового кольца. Сегодня проявлять свои чувства, как это было принято раньше у нормальных людей, считается детским садом. Прогулки в обнимку, поцелуй в шею, совместное собирание осенней листвы — от всех таких проявлений любви мы шарахаемся, словно речь идет о педофилии. Тогда как саму педофилию стараемся выдавать за любовь с пометкой «актуальные тренды».

Все нежные переживания из классических романов «восстановлены», переложены на «Кодак», отретушированы, выхолощены компьютерным дизайном и очищены от шероховатостей и мелких помарок, свойственных человеку. Обезжирены, осветлены, лишены «негатива и излишнего драматизма» и выброшены на полки глобального супермаркета, выложены на сайты знакомств, поставлены в прайм-тайм и закатаны в журнальные статьи под заголовком «Как построить любовь»? Инструкция без слез». Действительно, что для нас значат слезы любви? Это всего лишь стразы Swarovski, оторвавшиеся от чьего-то платья и пылящиеся под диваном…

Мы идем вверх по бульвару, и я постоянно перемещаюсь вокруг Катьки. Размахиваю руками, смеюсь, рассказываю ей истории из своей американской школьной жизни, студенческих лет, какие-то глупые анекдоты, юморески из жизни русского кино, услышанные когда-то от Антона, а потом внезапно останавливаюсь и выпаливаю:

— А пойдем сегодня в кино?

— Когда? — опешив от неожиданности, говорит Катька.

— Ну… часов в семь? В восемь? В «Пушкинский»… нет, лучше в «Октябрь»!

— А что там показывают?

— А какая разница?

— Да? — Катька на секунду задумывается, потом улыбается и отвечает: — А пойдем!

И это ее «а пойдем!» возвращает меня в глупое состояние вселенского счастья, я улыбаюсь, взглядом победителя смотрю на людей, движущихся по бульвару, потом ловлю для нее машину и от волнения даже забываю ее поцеловать, хотя мечтал об этом всю дорогу. Я закуриваю, смотрю на другую сторону Пушкинской площади и ловлю себя на мысли, что первый раз в жизни меня не раздражают бомжи, собирающие бутылки, и мужчины, стоящие вокруг памятника Пушкину с куцыми букетами в руках.

Перед тем как встретиться с чуваками, обещавшими эксклюзивное интервью про черную мессу, я успеваю забросить в редакцию диктофон с текстом предыдущего интервью, быстро пересечься с Риткой, отзвонить Ленке, подтвердив, что сегодня все в силе, отправить эсэмэску с тысячей извинений в адрес Марины, получив короткий, но емкий нецензурный ответ. Все это время мне падают рассылки из клубов «Крыша», «Дягилев», «Рай» и «Фабрик» — и все это по второму кругу, заметьте. В какой-то момент я понимаю, как чувствует себя мой мейл-бокс, переполненный спамом. Решив хоть как-то заглушить их активность, я нырнул в метро и, больше не осаждаемый алчными дельцами от ночной жизни, доехал до «Китай-города». До кино оставалось три часа.

Поднявшись по Солянке, я свернул направо и оказался во дворе, образованном тремя плотно примыкающими друг к другу домами дореволюционной постройки. Я закурил, задрал голову вверх и стал разглядывать окна, пытаясь определить, какие из них принадлежат квартире этих масонов. Честно говоря, я мог бы просто достать блокнот, посмотреть адрес и зайти в нужный подъезд, но почему-то мне захотелось посмотреть на окна. Постояв во дворе минут пять, я подумал, что со стороны это должно выглядеть странно и даже подозрительно: чувак стоит посреди двора и шарит взглядом по окнам. Любая бабка, увидев такую картину, непременно вызовет ментов.