Сергей Минаев - Media Sapiens-2. Дневник информационного террориста

— Сейчас разберёмся. Соломатин, ну-ка дай мне паспорт его, как там его фамилия. Так… Дроздиков Антон Геннадьевич… дата рождения… проживает… Слушай, а тебя по телевизору не показывали, часом?

— Может, и показывали, — уклончиво отвечаю я, — я вообще-то журналист…

— Епта! — вырывается у квадратного, — точно!

Он делает два шага в сторону к бабке, которая торгует газетами, и говорит:

— Федоровна, ну-ка дай мне «МК» сегодняшний.

Мент берёт газету, вертит её, перелистывает, пока не натыкается на нужную заметку, которую он с торжествующим видом и зачитывает:

— «Антон Дроздиков, убитый в результате столкновения на российско-грузинской границе. Мы считаем, что вертолёты намеренно открыли огонь по журналистам, — сказал в интервью нашей газете…» Во! И рожа такая же, как на паспорте. А у тебя щетина недельная, и на паспорт ты похож, как свинья на дуб. «К любовнице он ехал…» Пошли, козёл! А ты, Соломатин, вместо того, чтобы ржать, лучше бы смотрел внимательнее.

— Да я… ну он же вроде… паспорт… это…

— «Паспорт», — передразнивает его квадратный, — щас любая падла с чужими ксивами ходит. Он тебе завтра с паспортом Путина придёт, че, тоже отпустишь? Давай браслеты на него одень.

— Руки! — срывающимся, бабьим голосом заверещал рыжий. — Руки вытяни. Стоять смирно!

— Ребят, это недоразумение… Я Дроздиков Антон Геннадьевич. Это мой паспорт, — лепечу я.

— Ага, твой. Ты воскрес, наверное. Свистит, как Троцкий, ты посмотри на него, Соломатин. Пошли в отделение, там разберёмся, кто воскресший журналист, а кто вор-карманник.

Я пытаюсь привлечь внимание общественности своими криками «произвол властей» и «вы не имеете права», но общественность в этот утренний час занята своими делами. Кто-то спешит на работу, кто-то торгует, а праздношатающиеся смотрят на нас, как на рядовой и каждодневный эпизод. Тут старший даёт мне легонько кулаком под дых, отчего у меня темнеет в глазах. Торговка газетами Федоровна говорит:

— Правильно, наподдай ему ещё. Неча документы чужие тырить да народ баламутить. А ещё и орёт «произвол», ишь, гад какой! Сам виноват, а сам орёт!

И это её «сам виноват, а сам орёт», сказанное спокойным тоном, оказалось такой демонстрацией безучастности и, я бы сказал, справедливости случившегося со мной, что я покорно поплёлся к отделению, понимая, что это и есть тот самый «VОХ рорuli»…

В отделении меня заводят в какую-то комнатку, где сидит пожилой усатый мент и разгадывает сканворд.

— Семеныч, — обращается к нему квадратный, — оформляй задержанного.

— Чего сделал? — спрашивает Семеныч.

— Документы увёл. Только вот не знал, что документы эти известного журналиста, убитого неделю назад.

— Я и есть журналист, это какое-то недоразумение! — кричу я.

— Ага, журналист. А через час выяснится, что ты бывший председатель ООН Кофи Аннан, — проявляет политическую грамотность рыжий.

— Молодец, Соломатин, — удивлённо смотрит на него квадратный, — учишься!

— Кофи Аннан, к вашему сведению, негр, — отвечаю я.

— А это никого не ебет! Это, бля, твои проблемы! — орёт рыжий истеричным голосом заученную фразу по опусканию оппонента.

— Спокойнее, спокойнее, — говорит квадратный. — Разберёмся, кто негр, а кто нет.

— Карманы освобождаем, брючный ремень и шнурки вынуть, — безучастно говорит Семеныч.

С меня снимают наручники, и я выкладываю на стол сигареты, зажигалку, кошелёк, вынимаю ремень и начинаю расшнуровывать ботинки. Семеныч тем временем исследует мой кошелёк и выкладывает на стол какие-то мятые рубли и несколько стодолларовых купюр, после чего удивлённо смотрит на квадратного.

— Вы полагаете, что у бомжа, который украл чужой паспорт, водятся такие деньги? — спрашиваю я Семеныча.

Семеныч переглядывается с квадратным и рыжим, после чего квадратный, не задумываясь, изрекает:

— Он и кошелёк ещё стырил. Ну всё, считай, приехал. Пару суток — и под суд, а потом на этап. Давно откинулся-то?

— Откуда? — удивлённо спрашиваю я.

— От верблюда. Давай в камеру его, — резюмирует квадратный.

В «обезьяннике» пахло кошачьей мочой и хлоркой. Кроме меня, на длинной скамейке примостился не то туркмен, не то узбек в мятом тёмном костюме. Он сидел, двумя руками держась за лавку, как воробей на жёрдочке, раскачивался и напевал:

— Здрасьте, — поздоровался я.

— Салам алейкум, — ответил узбекотуркмен.

Не зная, о чём его спросить, но понимая, что разговор как-то следует поддержать, я поинтересовался, давно ли он тут находится.

— Двои суток сижу, — ответил он и продолжил петь:

— А за что тебя? Без регистрации?

— Я документ проебаль. Командировка закончился, я у вас тут двух проститутка-лар беру, в гостиница-лар еду. Просыпаюсь — ни одной проститутка, ни документ. — Он замер на секунду, потом принялся раскачиваться с новой силой и петь с неистовым лицом:

С полчаса просидели молча, узбекотуркмен изредка матерился вполголоса, ещё реже пел про «девочка-лар». Я закрыл глаза и начал дремать.

— А тибэ за што мент взяль? — разбудил меня узбекотуркмен.

— А? — встрепенулся я со сна.

— За што тибэ мент взяль, говорю.

— За то, что по телевизору показывали.

— Ууу, — промычал он.

Я снова задремал. Мне снился поезд, ванна в каком-то дорогом отеле и менты. В какой-то момент узбек затряс меня за плечо:

— Эээ, послюшай, чо скажу.

— Ну?

— Эта… билять, а как ты можешь перед мент отвечать за то, че по телевизору показывают? Ты че, это делал? Вот закон у вас дурной! Шайтан!

— Не понял?

— Ну, билять… как ты можешь перед мент отвечать за то, чо другие по телевизору показывают? Ты ж все это говно не делаль?

Я задумался, не зная, что ему ответить.

— Ну да, вообще-то. Все не делал… и отвечать за это если и буду, то не перед ментом…

Дверь «обезьянника» заскрипела и открылась.

— Дроздиков, на выход! — крикнули с порога.

Я встал и вышел из камеры. Мент довёл меня до двери с табличкой «Начальник отделения». В кабинете за старым потрескавшимся столом, подперев голову рукой и уставившись в газету, сидел помятый жизнью майор лет пятидесяти.

Стол его был завален документами вперемешку с газетами и журналами. На углу стола стоял старенький монитор, а перед ним небольшой кактус в горшке. За спиной майора висел плакат с изображением двух здоровяков в камуфляже и чёрных шапках с отверстиями для глаз. Перед ними, положив руки на затылок, стоял на коленях мужик криминального вида в кожаной куртке. В правом верхнем углу плаката было написано: