Сергей Минаев - Media Sapiens-2. Дневник информационного террориста

Я люблю тебя, жесть,

Я люблю тебя снова и снова

(Отряд милиции особого назначения)

— Доставил, — сказал у меня из-за спины мент.

— А… спасибо, — майор поднял на меня глаза, — значит так, Антон Геннадьевич. Вот ваши документы, вот ваш ремень, кошелёк и шнурки. Забирайте и идите.

— То есть вы разобрались? А моральный урон кто мне компенсирует?

— Гражданин Дроздиков или как вас там на самом деле. Мы ни в чём и не разбирались. Наше дело преступников ловить, а не в вашу политическую грязь лезть, понятно?

— То есть как? Сначала человека избили, потом упрятали в камеру на целый день, а теперь просто вот так — «забирайте и идите». Вы понимаете, что я вот так, запросто, это дело не оставлю? Вы привыкли чинить произвол над безропотными гражданами, но со мной так не выйдет! Вы понимаете, кто я?

— В том-то и дело, что не понимаем… — устало вздохнул майор, — если бы понимали, то и не взяли бы, а может, — он поднял палец вверх, — может! Может и… — тут он замешкался, как бы находя нужное окончание, — и не отпустили бы. Вот! — торжествующе закончил майор.

— А чего тут непонятного-то? — удивляюсь я.

— А то! С одной стороны — полное соответствие задержанного фотографии на паспорте на имя Дроздикова Антона Геннадьевича.

— Ну? И чего?

— Баранки гну! А с другой стороны — газеты и телевизор сообщают, что сам Дроздиков, который Антон Геннадьевич, бля, погиб. На грузино-российской границе. И не исключено, что весь этот сыр-бор там был именно с целью убить его. Вот. А теперь он собственной персоной сидит передо мной, грязный и рваный. Кому верить? — Майор обратился ко мне, как к союзнику в решении столь сложной проблемы. Он говорил таким грустным и ничего не понимающим тоном, что мне даже стало его жалко.

— Трудная у тебя работа, майор… — говорю я сочувственным тоном.

— Конечно, трудная. На вокзале воровство, мошенничество, убийства. Каждый день бомжи, наркоманы, цыганки, пропавшие дети, а тут ещё покойники воскресают. Так что не хочу я разбираться, ты это он или… то есть… ну, короче… бери своё и иди. Так будет лучше. Для всех.

Я вдеваю шнурки в ботинки, затем ремень, беру со стола кошелёк, методично пересчитываю содержимое и говорю:

— Майор, у меня тут пятьсот долларов было.

— Где? — удивлённо перегибается через стол майор.

— В кошельке. А теперь их нет.

— Да ладно? — прищуривается он.

— Вот те и ладно. Скажи своим, чтобы бабки принесли, майор.

— Слушай, какие бабки, а? Ты же мёртвый, а мертвецам бабки ни к чему, усекаешь?

— Какой же я мёртвый, я же вот тут перед тобой сижу, живой. Неувязочка выходит, да, майор? Короче, бабки давай мои.

— Не-а. Никакой неувязочки. Вот тут в «МК» написано, слушай.

"Всю свою жизнь Антон посвятил борьбе за свободу слова. За построение в России гражданского общества. Я хочу привести здесь слова Антона, которые, как мне кажется, характеризуют ситуацию лучше всего: «Общество находится в плену у СМИ. Общество решает, где правда, а где ложь, только через призму медиа. Таким образом, наша цель в том, чтобы заставить телевидение, радио и прессу говорить правду».

Вот…

— И чего? — говорю я.

— И ничего. Я — это общество. Нахожусь в этом самом… как там… «в плену у СМИ». Они мне сказали, что Дроздиков убит. А поскольку я решаю, что правда, а что ложь, через призму этой самой медиа, то для меня единственный реальный Дроздиков — это мёртвый Дроздиков. Так что решай, чувак. Либо ты мертвец, непонятным образом оказавшийся в моём кабинете, либо ты не Дроздиков. А если ты не он, то…

— Все-все. Понимаю. Ловко ты манипулируешь. Тебе в политологи надо идти, пока не поздно, майор.

— Нет, спасибо, лучше уж вы к нам. Хотя нет. Тоже не надо. У нас и без вас жуликов своих хватает.

— Дело ясное, что дело тёмное, правды тут не добьёшься, — печально резюмирую я.

— А тебе что, привыкать, что ли? — закуривает майор.

— Да нет… Ладно, я пойду, что ли?

— Иди, иди с богом.

— Ну, спасибо за гостеприимство, так сказать. Дай бог, чтобы в последний раз.

— Ага. И тебе не кашлять.

Я уже готовлюсь закрыть за собой дверь, как майор окрикивает меня:

— Слышь, Антон.

— Да?

— Фиговая какая-то история у тебя получилась.

— В смысле здесь? В ментовке твоей?

— Нет, не здесь. Просто, по жизни. Ты аккуратней. А лучше совсем. — Майор делает движение кистью руки.

— Не понял, — говорю я.

— Я имею в виду, что уехать бы тебе надо… насовсем…

— Насовсем?

— Ага.

— Я подумаю…

— Ну, подумай, это я тебе откровенно говорю, без понтов. Ладно, бывай.

Я развернулся и взялся за ручку двери кабинета. Прямо на двери скотчем был довольно криво приклеен самодельный плакат: ощерившийся золотым ртом мужик с пластырем на щеке и Ходорковский, оба в зоновских телогрейках, обнимаются и чокаются пивными бутылками за колючей проволокой. Над их головами стоит круглая печать с изображением Клима Ворошилова, сидящего на коне и размахивающего шашкой, и надписью по кругу печати:

ПИВО КЛИМСКОЕ — ЗА ОБЩЕНЬЕ БЕЗ ПОНТОВ!

— Без понтов, говоришь? — обернулся я.

— Без понтов, без понтов, — засмеялся майор. Я дёрнул на себя дверь и вышел вон.

На улице я снова залез в кошелёк, обнаружил там смятую сторублёвую купюру и пошёл в павильон метро, где купил билет на одну поездку и телефонную карточку. Первым делом я пошёл к телефону-автомату и набрал номер Фонда.

— Фонд «Гражданское общество», добрый день.

— Добрый день, с Вербицким соедините, пожалуйста.

— Одну минуту, а кто его спрашивает?

— Дроздиков Антон.

На том конце провода повисает пауза, после которой девушка отвечает:

— Не смешно, — и вешает трубку.

Я набираю ещё раз.

— Фонд «Гражданское общество», добрый день.

— Добрый, это Антон Дроздиков, мне необходимо срочно переговорить с Вербицким.

— Молодой человек, прекратите хулиганить. У вас совесть есть? Имейте уважение хотя бы к памяти погибшего.

— Да я не погибал, это недоразумение. Я жив, бодр и весел!

— Если вы не прекратите хулиганить, я позвоню в службу безопасности.

И в трубке снова звучат короткие гудки.

До офиса Вербицкого я добираюсь на метро. Выхожу и не спеша, выкурив на ходу сигарету, дворами дохожу до здания Фонда.

— Привет, — бросаю я, проходя мимо охранников. Обычно я даже не достаю пропуска, поскольку меня тут и так каждая собака в лицо знает.

— Одну секундочку, можно пропуск? — говорит мне один из охранников.

— Вы что, новенький? Меня вообще-то все в лицо знают в этом учреждении.

И тут я вижу, что все охранники как-то странно себя ведут. Они стоят совершенно белые, в полном недоумении, не зная, что предпринять. Этот охранник берёт в руки мой пропуск, снимает телефонную трубку и говорит в неё: