Эрик Сигал - История Оливера

Позднее, в том же семестре, я околачивался в библиотеке Рэдклиффа. Там я встретил девушку. Дженни Кавиллери, выпуск-64. Её отец был владельцем пекарни в Крэнстоне.

Её покойная мать Тереза Верна Кавиллери была из потомков сицилийцев, которые когда-то эммигрировали в... Фолл Ривер, Массачусетс.

— Теперь вы понимаете, почему я порвал с семьёй?

Пауза.

— Завтра, в пять, — сказал доктор Лондон.

Я бежал.

Каждый раз, выходя из кабинета психиатра, я чувствовал себя более злым и растерянным, чем когда мы начинали.

Так что единственным действующим средством казался бег на измор в Центральном Парке. После той нашей встречи я сумел уговорить Симпсона составить мне компанию. Когда у него появлялось немного свободного времени, мы встречались и наматывали круги вокруг бассейна.

К счастью, он ни разу не поинтересовался, продолжил ли я знакомство с Джоанной Стейн. Говорила ли она с ним обо мне? Поставила диагноз сама? Как бы то ни было, эта тема в наших разговорах не поднималась. Честно говоря, я думаю, что Стив был вполне удовлетворён уже тем, что я снова общаюсь с человечеством.

Не люблю врать друзьям, так что сказал ему, что начал ходить к психиатру. Я не вдавался в детали, а он не спрашивал.

Сегодняшний сеанс здорово взбесил меня, и я с самого начала взял темп, слишком быстрый для Стива. После первого же круга он остановился.

— Эй, мужик, давай дальше без меня, — пропыхтел он, — Присоединюсь круге на третьем.

Я тоже изрядно вымотался, так что сбросил темп, чтоб вернуть дыхание. Тем не менее, даже на этой скорости я обгонял некоторых из возникающих из сумерек любителей бега. Разумеется, парни из Нью-Йоркского клуба обходили меня на раз. Большинство студентов — тоже. Но и трусцой я легко оставлял позади пожилых джентльменов, женщин, страдающих ожирением и детей младше двенадцати.

Потом совсем вымотался. Пот заливал глаза, мне едва удавалось разбирать цвета одежды прохожих.

Вряд ли я бы толком сказал, в каком направлении бежал каждый из них.

Пока не случилось вот что.

Форма ярдах в восьмидесяти впереди была синим, довольно дорогим спортивным «Адидасом». Темп — очень даже приличным. Я решил сделать рывок и обойти эту...девушку? Или просто парня с длинными светлыми волосами?

Расстояние не уменьшалось, так что я прибавил скорость. Секунд двадцать, чтобы догнать её. На самом деле девушка. Или парень с фантастической задницей — и я могу добавить ещё один вопрос доктору Лондону. Но нет, приблизившись вплотную я определённо увидел стройную молодую женщину, светлые волосы развевались на ветру.

О'кэй, Бэрретт, изображаем Боба Хейса и обходим её легко и изящно.

Собираемся, переключаем скорость и красиво завершаем обгон. Теперь к следующим целям.

Далеко впереди обнаружилась спина тучного оперного певца, которого я регулярно встречал на пробежке.

Ну, мистер Баритон, будете следующей жертвой.

Потом мимо пронеслась синяя молния. Спринтер из Миллроуз Клуба? Не угадал. Всё та же фигурка, которую я полагал ярдах в двадцати позади себя. Она опять была впереди. Должно быть, какая-то новая звезда спорта. Я снова прибавил темп, чтоб рассмотреть её поближе. Это оказалось непросто. Я уже вымотался, она была совершенно свежей. В конце концов, я нагнал её. Спереди она смотрелась даже лучше, чем сзади.

— Эй, хочешь составить мне компанию? — поинтересовался я.

— С чего ты взял? — ответила она, совершенно не сбиваясь с дыхания.

— Ты проскочила мимо, как...

— Хочешь сказать, что бежал быстро?

Так, это что, оскорбление? Да кто она такая, ко всем чертям?

— Эй, это что, оскорбление?

— Только если у тебя очень хрупкое эго, — ответила она.

Несмотря на свою пуленепробиваемую выдержку, я разозлился.

— Нахальная сучка.

— Это оскорбление?

— Оно самое, — ответил я. Честно, в отличие от неё.

— Хочешь бежать в одиночку?

— Хочу.

— О'кэй, — сказала она. И рванула вперёд.

Теперь она прямо-таки дымилась от негодования — явно притворного — чёрт меня побери, если я поверил в него хоть на грамм. Теперь бег требовал напряжения всех сил — но всё-таки я нагнал её.

— Привет.

— Я думала, тебе нравится одиночество.

Дыхание сбивалось и диалог получался рванным.

— За какую команду бегаешь?

— Ни за какую, — ответила она, — тренируюсь к теннису.

— А-а, крутой атлет, — протянул я, нарочно изменив род.

— Да, — скромно сказала она, — А ты, конечно, крутой мачо?

Ну, каким будет твой остроумный ответ? Особенно, если выкладываешься из последних сил, чтоб держаться с ней наравне.

— Да, — сделал попытку я. Что, как стало ясно потом, было лучшим ответом, — Как теннис?

— Ты не захочешь играть со мной.

— Захочу.

— Захочешь? — переспросила она. И, слава Богу, перешла на шаг.

— Завтра?

— Разумеется, — пропыхтел я.

— В шесть? Теннисный клуб Готхем, на углу Девяносто четвёртой и Первой.

— Я работаю до шести. Как насчёт семи?

— Нет, я имела в виду утра.

— Шесть утра? Кто играет в теннис в шесть утра?

— Мы — если не струсишь.

— Я? Да никогда, — дыхание и остроумие восстанавливались одновременно, — Всегда встаю в четыре — кормить коров.

Она улыбнулась. Улыбка вышла очень зубастая.

— Отлично. Корт забронирован на имя Марси Нэш, которой, кстати, являюсь я.

Она протянула мне руку. Для пожатия, не поцелуя, разумеется. Рукопожатие у неё оказалось, неожиданно для меня не атлетическим — сокрушающим, а вполне нормальным. Даже деликатным.

— Могла бы я узнать как тебя зовут?

Я решил слегка приколоться.

— Гонзалес, мадам. Панчо Б. Гонзалес.

— О! Это ведь не Спиди Гонзалес?

— Нет, — ответил я, слегка удивившись, что она слышала о легендарном Спиди, персонаже множества похабных шуточек в множестве похабных мужских раздевалок.

— О'кэй, Панчо, в шесть утра. И не забудь приволочь свою задницу.

— Зачем?

— Естественно, чтоб я смогла порвать её.

Я парировал:

— А мячи[Игра слов: balls — и мячи и яйца] приносишь естественно ты?

— Естественно. В Нью-Йорке любая девушка без них пропадёт.

После чего сорвалась с места со скоростью, которой позавидовал бы и Джесси Оуэнс.

В пять утра Нью-Йорк мрачен как в прямом, так и в переносном смысле.

Если смотреть снизу на ярко освещённые окна третьего этажа, теннисный клуб напоминал ночник в детской — зажжённый для спящей улицы.

Я вошёл, подписался в регистре, после чего меня провели в раздевалку. Непрерывно зевая, я переоделся и не торопясь вышел на площадку.

Яркий свет на всех кортах моментально ослепил меня. И все эти корты использовались на полную катушку.

Чокнутые нью-йоркцы, кажется не могли начать своего сумасшедшего дня без того, чтобы не погонять ещё более сумасшедшей теннисной партии. Наверное, чтоб приготовиться к Игре-за-этими-стенами.