Вирджиния Эндрюс - Цветы на чердаке

И все-таки, когда ты молод, практически ребенок, надежда глубоко укореняется в тебе, пронизывая все существо от головы до кончиков пальцев. Поэтому, возвратясь на чердак, в наш сад, мы все равно находили в себе силы смеяться и радоваться или делать вид. В конце концов, мы делали, что ощутимо, пытались изменить мир вокруг себя. Мы превращали нечто скучное и безобразное в красивое и интересное.

Близнецы побежали вглубь чердака, сорвавшись с места, как бабочки, порхающие среди колыхающихся бумажных цветов. Посадив их на качели, мы раскачали доски так сильно, что на чердаке поднялась настоящая буря, и головки наших цветов закачались еще сильнее. Мы прятались за картонными деревьями вышиной не больше роста Криса и сидели на грибах из папье-маше, с цветными кружевными подушками на шляпках, которые, по правде говоря, казались мне намного больше настоящих, к которым у меня не было никакого аппетита.

— Как здорово! — кричала Кэрри, поворачиваясь вокруг себя на своих качелях, кокетливо приподнимая свою короткую юбочку с кружевами, показывая свои отделанные шнурками штанишки, подаренные вчера мамой.

Кэрри и Кори всегда ложились спать в новой одежде, по крайней мере в первый день носки. Ужасно было просыпаться с головой, лежащей на чьем-то ботинке.

— Я тоже буду балериной, — радостно закричала она, продолжая вертеться на качелях, пока, в конце концов, не свалилась, и Кори, естественно, рванулся к сестре, чтобы проверить, не ушиблась ли она. И действительно, та увидела на колене кровоточащую царапину и в слезах завопила: — Не хочу быть балериной, раз это так больно.

Я не осмелилась сказать ей, что это на самом деле больно.

Когда-то я могла вдыхать запахи настоящего сада, ходить по настоящему лесу, а я всегда чувствовала его мистическую ауру, как будто что-то таинственное и волшебное ожидает за следующим поворотом. Чтобы наполнить наш сад волшебными чарами, мы с Крисом нарисовали на полу белым мелом кольцо из маргариток. Внутри кольца запрещались злые слова и поступки и плохие помыслы. Там мы могли сидеть, скрестив ноги по-турецки и при свете единственной свечи рассказывали друг другу длинные и захватывающие сказки о добрых феях, которые помогали маленьким детям, и злых ведьмах, которые всегда оказывались побеждены.

Однажды Кори, всегда отличавшийся своими неудобными вопросами, произнес:

— Куда делась вся трава?

— Бог забрал ее на небо, — уверенно сказала Кэрри, избавляя меня от необходимости придумывать ответ.

— Почему?

— Для папы. Папа очень любит косить газоны.

Мои глаза встретились с глазами Кристофера, и мы одновременно подумали о том, что близнецы уже совсем не помнят папу.

Кори поднял свои еще едва заметные брови и спросил:

— Куда делись все большие деревья?

— Туда же, — ответила Кэрри. — Папа их очень любит.

На этот раз мне пришлось быстро отвести глаза. Я не любила им врать, втолковывая, что все это только игра, бесконечная игра, которую они, казалось, выносили гораздо более стоически, чем Крис или я. И ни разу я не слышала от них вопроса, почему мы играем в эту игру.

Бабушка никогда не поднималась на чердак, чтобы поинтересоваться нашими делами, хотя очень часто тихо приоткрывала дверь нашей комнаты, в надежде, что мы не услышим звук открываемого замка. Она заглядывала в щель, пытаясь застать нас за чем-нибудь запретным и греховным.

На чердаке мы могли делать все, что хотели, не боясь наказания, если, конечно, сам Господь Бог не возьмет в руки кнут. Бабушка, покидая нас, не уставала напоминать, что Он внимательно следит за нашим поведением, даже когда этого не делает она. Я старалась не забыть поинтересоваться у мамы и в конце концов задала ей этот вопрос:

— Почему бабушка не заходит на чердак, чтобы проверить, что мы там делаем? Почему она только спрашивает, и волей-неволей ей приходится верить всему, что мы говорим?

Мама поникла в своем кресле. Она выглядела усталой и опустошенной. Однако, на ней был новый костюм из шерстяной ткани, явно очень дорогой. Она побывала у парикмахера и изменила прическу. Она ответила мне с отсутствующим видом, как будто ее мысли были сосредоточены на чем-то гораздо более важном и привлекательном.

— О, разве я не говорила тебе? Твоя бабушка страдает клаустрофобией. Это эмоциональное расстройство, из-за которого ей кажется, что ей трудно дышать в маленьких, закрытых помещениях. Видишь ли, когда она была маленькой, родители часто в наказание запирали ее в шкафу.

О, Господи! Трудно было представить себе, что эта крупная пожилая женщина была когда-то настолько маленькой, что ее можно было наказывать. Мне стало почти жалко маленькую девочку, которой она когда-то была, хотя, одновременно с этим, я сознавала, что она была рада видеть нас взаперти. Это читалось в ее глазах всегда, когда она смотрела в нашу сторону — мрачное удовлетворение от того, что она так ловко упрятала нас в свою тюрьму. Все равно было замечательно, что судьба наделила ее этой фобией, и мы с Крисом готовы были покрыть поцелуями стены узкого коридора, ведущего на чердак.

Мы с Крисом часто вслух размышляли о том, как вся эта массивная мебель оказалась там. Конечно, ее не могли пронести по лестнице через чулан, ведь проход был всего около фута шириной. И хотя мы упорно пытались найти другой, большой вход, наши усилия были тщетными. Может быть, он скрывался за одним из гигантских шкафов, но сдвинуть их с места нам было не под силу. Крис допускал, что самую крупную мебель могли поднять сюда лебедкой и пронести через одно из больших окон.

Каждый день наша ведьма-бабушка приходила к нам и, пронзительно глядя на нас своими сверлящими глазами и злобно скривив губы, задавала все те же старые вопросы:

— Чем вы тут занимались? Что вы делаете на чердаке? Вы молились перед едой? Вы не забыли встать перед сном на колени и попросить у Бога прощение за тот грех, который совершили ваши родители? Учите ли вы младших Слову Божию? Не пользуетесь ли вы ванной вместе, девочки и мальчики? — При последних словах ее глаза вспыхивали особенно злобно. — Всегда ли вы скромны?

Закрываете ли вы интимные части своего тела? Дотрагиваетесь ли вы до своего тела, когда в этом нет необходимости? Боже! Какой грязной казалась нам после ее слов собственная кожа! Однажды Крис не выдержал и рассмеялся, когда она закрыла за собой дверь:

— Наверное, она приклеивает к себе все нижнее белье!

— Что ты! Она прибивает его гвоздями, — сказала я.

— А ты заметила, как она любит серый цвет?

Заметила ли я? Этого было трудно не заметить. Иногда на сером фоне можно было заметить изящную красную или голубую отделку, или слабо проступающие клеточки, или елочку, но ткань была одна — тафта, и на шее платье всегда застегивалось брошкой с бриллиантом, на самом-самом горле. Иногда, впрочем, этот ансамбль дополнялся кружевным воротничком ручной работы. Мама как-то объясняла нам, что эту похожую на доспехи униформу шьет одна вдова в соседней деревне.