Вирджиния Эндрюс - Цветы на чердаке

Это была бабушка. Она тихо вошла в комнату, неся знаменитую корзину. Поставив ее на столик для настольных игр, она не пожелала нам счастливого Рождества, не сказала «доброе утро» и даже не улыбнулась, подчеркивая, что ни в этот день, ни в какой другой она не желает иметь с нами ничего общего.

С неохотой и страхом, но также и с большой надеждой, я взяла в руки длинный сверток из красной фольги, подаренной нам когда-то мамой. Под этой красивой оберткой находился наш коллаж, над которым мы все вчетвером изрядно попотели. Он должен был изображать картину сада. В старых сундуках на чердаке в изобилии хранился материал, такой как тонкий шелк, из которого пурпурные бабочки порхали над яркими цветами из шерстяных лоскутков. Кэрри очень хотелось сделать пурпурных бабочек с более светлыми красными пятнами, она обожала это сочетание цветов. Если где-то существовала более красивая бабочка, то она была не настоящей, это была желтая бабочка, сделанная Кори с черными и зелеными пятнышками и маленькими глазками из красных стекол. Деревья были сделаны из коричневой ленты, на которую были искусно наклеены микроскопические камешки, чтобы поверхность напоминала настоящую кору, а на ветвях грациозно восседали разноцветные птицы, готовые в любую минуту сняться и закружиться между листьев. Для птиц мы с Крисом использовали куриные перья из подушек, раскрашенные акварелью, а потом аккуратно высушенные и распрямленные.

Не побоюсь сказать, что в нашей работе были признаки настоящего артистизма и творческой изобретательности. Композиция была выдержанной, сбалансированной, и в то же время в ней прослеживались ритм, определенный стиль и обаяние, от которого у мамы, когда мы показали ей свое произведение, на глаза навернулись слезы. Ей даже пришлось отвернуться, чтобы мы тоже не заплакали. Да, этот коллаж был на тот момент нашим лучшим, наиболее законченным произведением.

Трепещущая, с трудом превозмогая нерешительность, я выжидала момент, чтобы подойти к ней, когда ее руки не будут заняты. Поскольку бабушка никогда не смотрела на Криса, а близнецы так боялись ее, что сжимались и, казалось, готовы были сквозь землю провалиться от ужаса в ее присутствии, единственной кому можно было подойти и вручить ей подарок, была я. Но ноги, казалось, перестали меня слушаться. Крис толкнул меня локтем.

— Давай, — прошептал он, — через минуту она уже уйдет отсюда.

Но меня как будто гвоздями прибили к полу. Сложив руки на груди крест-накрест, я прижимала к себе сверток. В нашем положении этот подарок скорее напоминал ритуальное жертвоприношение, ведь она была откровенно враждебна к нам и ждала случая, чтобы причинить боль, единственное, что она всегда готова была нам предложить.

В это Рождественское утро ей удалось ранить нас, не сказав ни слова и не пошевелив и мизинцем.

Сначала я хотела поприветствовать ее как полагается и сказать примерно следующее:

— С праздником, бабушка! Мы хотели бы преподнести тебе небольшой подарок. Пожалуйста, не стоит нас благодарить, это не составило для нас никакого труда. Просто небольшая вещица, призванная показать, как мы благодарны тебе за пищу, которую ты приносишь нам каждый день, и крышу над головой, которую ты нам предоставила.

Нет, нет, она подумает, что я издеваюсь. Лучше просто сказать что-нибудь вроде:

— С Рождеством, бабушка! Надеемся, что тебе понравится наш подарок. Мы все трудились над ним, даже Кори и Кэрри, и ты можешь сохранить его, чтобы, когда мы уедем отсюда, ты помнила о нас и видела, что мы старались, действительно старались быть хорошими.

Увидев, как я протягиваю ей сверток, она сначала ужасно удивилась.

Медленно подняв глаза и храбро посмотрев на нее, я показала ей наш подарок. Я не хотела, чтобы мой взгляд казался умоляющим. Я хотела, чтобы она приняла его и поблагодарила нас, пусть даже холодно. Я хотела, чтобы сегодня, ложась спать, она думала о нас, о том, что может быть мы не такие плохие. Я хотела, чтобы она прочувствовала и оценила всю проделанную нами работу и попыталась заново осмыслить свое отношение к нам.

Ее холодные, презрительные глаза равнодушно взглянули на продолговатую коробочку в красной обертке. На крышке была искусственная зелень и большой серебристый бант, к которому была прикреплена карточка с надписью: «Бабушке от Криса, Кэти, Кори и Кэрри».

Ее каменный взгляд задержался на карточке достаточно долго, чтобы прочесть надпись. Потом она подняла глаза и посмотрела в мои — умоляющие, просящие, ждущие от нее подтверждения того, что мы не были, чего я так боялась, порождением зла. Потом она перевела свой взгляд на коробку и молча отвернулась. Не сказав ни слова, она направилась к двери, громко хлопнула ей, выходя из комнаты, и закрыла ключом с другой стороны. Я осталась стоять посреди комнаты, все еще держа в руках продукт долгих часов работы, стремления достичь красоты и совершенства.

Идиоты! Вот кто мы были. Безнадежные глупцы!

Мы никогда не завоюем ее расположения! Она всегда будет считать нас исчадьем сатаны! И, с ее точки зрения, мы действительно не существуем.

Мне было больно, трудно даже представить себе, как больно! Боль пронзила меня, как молния, с головы до пят, а сердце превратилось в пустую оболочку, застрявшую в моей охваченной болью груди. Сзади раздавалось тяжелое, учащенное дыхание Криса и всхлипывания близнецов.

Наверное, в этот момент я должна была доказать свою взрослость и быть сдержанной, как мама, у которой я старательно перенимала движения, мимику и манеру говорить. Я делала такие же движения руками и улыбалась такой же медленной, обезоруживающей улыбкой.

И что же я сделала, чтобы продемонстрировать свое умение держать себя в руках?

Я в сердцах бросила сверток на пол и разразилась ругательствами, которые до того ничто не заставило бы меня произносить. Потом я принялась топтать сверток ногами и услышала, как захрустела картонная коробочка. Вне себя от ярости я вопила, прыгала обеими ногами на злосчастном свертке, доламывая красивую старую раму, которую мы нашли на чердаке, склеили и заново отполировали, пока она не выглядела как новенькая. Я ненавидела Криса за то, что он убедил меня, будто бы мы можем завоевать симпатию этого каменного изваяния! Я ненавидела маму за то, что она поставила нас в такое положение. Она должна была лучше знать свою собственную мать, она могла идти работать продавщицей в обувном отделе универмага. Вне всякого сомнения у нее была возможность найти другой выход.

Под моим неистовым натиском рамка превратилась в щепки. Наш труд пропал, пропал навсегда.

— Остановись, — закричал Крис. — Мы можем оставить ее себе!

Хотя он достаточно быстро подскочил ко мне, чтобы предотвратить полное разрушение, наше хрупкое произведение было безвозвратно потеряно. Я стояла, заливаясь слезами.